Дворняга. Самостоятельный, умный, независимый, маленький и кривоногий.
Очень сексуальный, но, завидев кость, соскакивал с девушки и бежал к
миске. Он знал, что главное, – жизнь научила. Он жил у нас. Но я его
часто встречал в трамваях. Он ехал в город, из города. Соскакивал на
нужной остановке, бежал домой. Не лаял. Свою территорию охранял. Нашу
– нет. У нас он ел до отвала, но через час я встречал его в кафе. Он
выпрашивал милостыню:
- Мадам, три дня без пищи…
Я шепнул:
- Буцик! Ты же только что сожрал вчерашнюю кастрюлю борща…
- Мадам! Я офицер… Я служил в органах. Уволен. Оклеветан. Опозорен
детьми. Из-за дамы, мадам. Ее перевезли сюда, и я пешком из Алма-Аты,
через Астрахань – в Крым, в Ялту. У нас встреча на набережной. Любовь,
мадам… Только любовь может гнать офицера из органов в эту глушь… Три
дня без пищи, мадам… Если бы вон ту косточку с котлеткой и вон с тем
гарниром, я бы вас проводил, мадам. Здесь масса хулиганья, стаи
бездомных, мадам. А в схватках я незаменим, вот он подтвердит.
Я кивнул.
- Дело не в росте. Я знаю приемы. Против ножа, против пистолета. Я б
вам рассказал, мадам, что чувствуешь, когда идешь против троих… Я
вижу, вы перешли к сладкому… Официант, не убирайте мясное… Вон ту
косточку, мадам, и я расскажу вам о себе. Меня переводили в Кремль на
охрану первого лица. Вы понимаете: содержание, форма, витамины… Три
кинолога и я. Мы все выходим и идем по Красной площади… Обо мне делали
фильм… «Буцик-2». Сокращенное от Бронислав Кугенгейм – имею честь,
мадам, – потомок графских кровей – шпоры не ношу, хотя на лошади, как
влитой… Все бы сложилось, если б не коты… Эти мерзавцы так увертливы…
Даже если ты его скрутил – у него в каждом месте коготь или клык. Я
сторонник переговоров, мадам, но там не с кем говорить. А эти
издевательства, оскорбления. Пристают, только когда ты за решеткой.
Эти сволочи всегда на свободе. Почему их не сажают на цепь? Как они
так устроились? А в те редкие минуты, когда я за решеткой, он и
начинает: и рожи, и оскорбления, и вызов на бой, причем к нему на
дерево. И знает же, когда я голоден. А я голоден всегда, мадам, работа
такая… Тут он и начинает. Садится жрать буквально там… Там, где
кончается цепь. Рассчитывает, сволочь, математически. И жрет, мадам,
то, что ему вредно, – мозговую кость с кусками мяса… Давится, подонок,
кашляет, ложится на мясо и отдыхает. Мразь – на мясе, на отварном, на
глазах на моих. Можно тронуться умом, мадам. И, нажравшись,
навалявшись, укатывает кость… Я бы уже ее как-то ночью достал… И он
догадался… А когда я вырываюсь – его нет… Десятки кругов даю с
переулками – нигде нет. Растворился. Как в будку посадят – он сидит
напротив. Но, мадам, о врагах ни слова. Могу проводить, мадам… Я езжу
на всех видах транспорта, кроме такси… О! Вы так щедры… О! Вы заказали
специально для меня… Блинчики с мясом… О! Мадам!.. Как подаешь?! Как
подаешь, болван! Вниз! Вниз, на пол клади… Это для меня! Извините,
мадам. За любовь! Вы – бокал, я – эту кость. За чувство. За
расстояние. За образ любимой… За Крым, за эту волосатую грудь, под
которой сердце офицера КГБ. За вас, мадам!
Буцик погиб в драке со стаей собак. Похоронен на моей даче у забора с
видом на Крым.
