ПЕРЕЧИТЫВАЯ Б.АХМАДУЛИНУ
Перечитываю Б. Ахмадулину. Прозу её.
«Много собак и собака», слышали небось…
Со стихами знаком так же пристально. Но подобраться к ним покуда не получается.
Поэзия – область пребывания нездешних. Стало быть, я не из них. Возможно, пока…
Поэзия – вибрации Души, рождённые за пределами нашего понимания, до чего не достать. Но что вполне себе свободно пребывает подле нас всех и охотно дарит себя, если возникает вящая надобность тому.
«…на маленьком аэродроме небо начиналось сразу над вялыми кончиками травы…
Час лететь: дальше этого часа самолёт не мог ни разлучить, ни осчастливить… и вот он (самолёт) ударил во все свои погремушки… близко-далёкая земля походила на дно моря...»
Так что перечитываю прозу.
Переиспытываю восторг и недоумение…
Как? Откуда все эти слова? Знакомые и незнакомые одновременно. И соединённые таким образом, что любая иная их расстановка – базар.
Очень многие книги (кстати сказать) написаны с применением именно иной расстановки – дислексической.
«Как сладко, как прохладно держать за щекой леденец ещё не сказанного слова! Разве (ты) сочинил что-нибудь? (Ты) просто вспомнил то, что лежит за пределами памяти… вспомнил то время, когда сам был маленькой, алой темнотой, предназначенной к жизни…»
Сейчас нет таких книг.
Не так.
Сейчас не пишут таких книг.
ТАк не пишут.
Потому что тАк невозможно.
Вот пишу и чувствую, как заскорузлы слова мои. Слова, описывающие Свет, который описать невозможно.
Но я взялся.
Посмотрим, что выйдет из этого.
«Родима и уютна ему глубокая бездна тайги, и конь его не ошибается в дороге, нацелившись смелой ноздрёй на гибельный и опасный запах…»
Или вот ещё:
«Выдав нам по табуретке, она четыре раза назвалась Аней, на мгновение подарив каждому из нас маленькую трепещущую руку…»
Не знаю чувствуете ли вы то же самое, что и я при прочтении этих ахмадулинских строк, ощущаете ли вкус (энергетический) и восторг от держания на языке этих воздушных фраз (неповторимых)…
Подача и восприятие разделены, как любые противоположности.
Единение их происходит позже. Но происходит обязательно…
«Она кивнула нам, почти не утруждая головы…»
Сейчас так не пишут.
Тем более не говорят.
Белла так говорила. Писала ещё более витиевато.
Я всегда полагал (для себя), что литература, а уж тем более поэзия – это в первую очередь слог. А уж потом действие.
Баланс действие – слог у Ахмадулиной завален в сторону второго.
«…гора, как бы сама отдыхала от себя перед новым подъёмом...»
«Природа почти сразу зализывала (наши следы) влажным целебным языком…»
Осмелюсь предложить Вам заведомо спорное мнение, выводы из которого, как и ранее, разделятся в очередной раз.
Многие «литераторы» чистосердечно (а может и не чисто-) полагают, что писательство – тяжкий труд (в первую очередь), а уж потом способности к нему, талант, ну и «не дай Бог» - гений…
Имеет место быть даже математический уклон этой ереси про процентное соотношение одного, другого, третьего.
В общем шизофрения.
Потому что труд литератора (в основном) – в поспевании руки за диктовкой мысли.
Рассуждения же о последней про откуда она, мол, взялась и что такое есть, - бессильны и завести могут в дебри, из которых до сих пор не выбрались величайшие философские умы человечества. Вечная им память.
В подтверждение этому ни в одной строчке Ахмадулиной никакого труда я не обнаружил.
С чем собственно Её, ну и заодно всех нас поздравляю.
Труд располагает к усталости. А усталость располагает к утрате слога и стиля.
И какая такая усталость может возникнуть от парения в восходящих потоках смысла и Вечности??
Можете не отвечать!
Лучше прочтите:
«Переутомлённые остротой Природы, мы уже не желали, не принимали её, а она всё искушала, всё казнила нас своей яркостью. Её цвета были возведены в такую высокую степень, что узнать и назвать их было невозможно.»
«Озеро было большим. Рыбы теснились в нём. Рыболовецкий совхоз как мог «облегчал» им эту тесноту.»
Или вот:
«…по улице гулял гармонист, вполсилы растягивая гармонь. За ним, тесно взявшись за руки, следовали девушки в выходных ситцах, а в отдалении вилось пыльное облачко детворы…»
Ну не произносятся такие слова, а уж тем более предложения – с трудом.
Они произносятся наоборот - легко. И тут же забываются. Потому что следуют другие, ещё более лёгкие и возвышенные.
(Труд же наверняка пригодится для передовицы в газете или «глянце»)
Они спадают на лист как бы сами по себе, порой минуя участие пера и руки.
И наспадав страницу или десять, уже потом дают отдышаться Душе и прочитать себя. И удивиться!
И если парение не иссякло продолжиться.
Вот так, по-моему, писалось и жилось Ахмадулиной.
«Не знаю, что было мне в этом чужом городе, умудрившем мой слух своей огромной музыкой, но я всегда нежно тосковала по нему, и по ночам мне снилось, что я легко выговариваю его слова, недоступные для моей гортани…»
«И вдруг слёзы, отделившись от моих глаз, упали мне на руки. Я радостно плакала, просто так, ни по чему, по всему на свете сразу…»
Даже не сомневаюсь в том, что почти все, кто сейчас читает эти её строчки, так или иначе чувствуют чистоту и красоту, которые в них звучат не громко, но впечатляюще.
На самом деле этот разговор бесконечен.
Ну, между собой и Б.Ахмадулиной.
Между собой и всеми, кто оставил нам Слово.
А всё благодаря энергетике, в Слове пребывающей, и бесследно не исчезающей никуда. А дарящей себя окружению в независимости от совпадения или несовпадения с ним.
Потому что неприятие Света Слова – это не ошибка, это беда.
«Чаще всего она вспоминается мне большой неопределённостью, в которую мягко уходят голова и руки, чистым облаком любви, сомкнувшимся надо мной. Но не стесняющим моей свободы, - бабушка. Это она даст мне жить и умереть за пределами тусклости, отвоёванной ею у трагедии, осенив ясным, односмысленным вздохом сострадания…»
И слава Богу, что он бесконечен.
Ну, этот наш разговор промеж себя и теми, кто его начал когда-то и который продолжится много позже нас…
«И не знающей грамоты зла»
Она совершает событие
Неистовостью ремесла
Настоянного на наитии…
