ЛАУРЕАТЫ ШЕСТОГО КОНКУРСА ПРОЗЫ ФОНДА ВСМ

за пиджак свалил его на землю и упал на него сам. Я заметила, как он схватил
Уголовника за горло и стал душить его из последних сил.
- За Таньку, гнида уголовная, - хрипел он, - я удавлю тебя, пусть сдохну сам. Но ты подохнешь первым! И он накрыл его своим телом.
Милиция, приехавшая через 10 минут, констатировала. Двое скончались на месте. Один от удара в ухо от Лехиного кулака. Второго Леха задушил под собой. Третий остался инвалидом с раздробленной челюстью. Последнего задержали, он полз на боку прижимая к себе одну ногу, которую сломал о скамейку, когда падал вслед за первым.
Потом я вел Таню до дома. Все дорогу она плакала. Да и мне от ее рассказа на душе было паршиво. Я думал о Лехе, о его мистике, о том, что жизнь прожить - не поле перейти. Думал о Кукольнике, о его словах, о будущем… и вспоминал Лехин любимый стих Хайяма:

- Кто мы? – Куклы на нитке!
  А Кукольник наш небосвод.
  Он в небесном Театре своем
  Представленье дает!
  Он сперва на ковре бытия
  Нас немного попрыгать заставит,
  А потом в свой сундук уберет! 


РАБОЧИЙ И ТАНЦОВЩИЦА


ГРИЗОДУБОВ (АЛЕКСАНДР) - https://fabulae.ru/autors_b.php?id=11063 - ТРЕТЬЕ МЕСТО В ШЕСТОМ КОНКУРСЕ ПРОЗЫ ФОНДА ВСМ

      В город пришла весна. Солнце сверкало в стёклах трамвайных окон, площадь перед театром оперы и балета превратилась в большое озеро, лёд на канале вздыбился и почернел. Прокралась весна и в самое сердце молодого Бори Зинина, монтировщика сцены упомянутого театра. Он влюбился как дурак. Борька даже не знал, что он такой дурак. Влюбился в балерину, самую красивую артистку кордебалета. А вы бы не влюбились, попав двадцатилетним человеком сразу после армии в царство музыки, танца, неописуемо красивых артисток? Правда, получалось что обожаемая артистка выходила на сцену в балетных туфлях и белоснежной пачке, а он в антракте в рабочей спецовке с молотком в руке.
      Догадывался Борька, какая пропасть лежит между рабочим сцены и танцовщицей, но маленькую надежду давало то, что он был ещё и абитуриентом театрального училища, поступал на актёрское и уже прошёл консультацию. А пока он любил тайно, издали любовался девушкой в кулисах во время спектаклей: конечно у неё были светлые волосы, конечно голубые глаза с выражением лёгкой грусти, высокий лоб, тонкий профиль... Про фигуру нечего говорить - статуэтка. Втрескался классически: думал только о ней, отирался за кулисами, не пропуская ни одного спектакля с её участием, дома пытался нарисовать профиль красавицы на листе ватмана... и получилось! На работу летел птицей, а когда за кулисами "случайно" оказывался возле неё, то замирало сердце и перехватывало дыхание.          "Рабочий и танцовщица", - смеялся про себя Борька. - "И звучит-то нелепо. "Рабочий и колхозница", - другое дело!"
      - Так это Люба Никоноренко, в позапрошлом году из Вагановского пришла, - со знанием дела объяснил Серёга Каменев, работающий в театре уже третий год, когда Борька открылся ему после второй рюмки коньяка в буфете после спектакля. - Не замужем, но всё равно безнадёга. Будут тебе балетные на монтировщиков смотреть... они и не плюют в нашу сторону. Нину Сенину знаешь? Я ей два раза цветы дарил, третий раз не взяла, сказала, что обратится в дирекцию, чтобы я её не преследовал.
      Боря загрустил: "безнадёга". Неужели нет шансов? А какие, собственно, шансы? На что он надеется? На Чудо?
      Но шанс был. И он поджидал Борьку.
      Шли последние репетиции перед балетной премьерой. Монтировщики сидели в курилке, когда прибежала взволнованная помреж:
      - Ребята, кто-нибудь может довести девочку балетную до нашей поликлиники? У нее что-то с ногой...
      Борис выбежал на сцену первым.
      - Вон она возле кулисы, - кивнула помреж.
      На стуле сидела Люба Никоноренко... Да. Чудо произошло. Оно было в репетиционном трико, халате и уличных туфлях. Растирало лодыжку. Боря подошёл, Люба подняла глаза и спросила с извиняющейся улыбкой:
      - Вы поможете? Здравствуйте. Переодеваться некогда - людей не напугаем?
      - Здравствуйте... нет... конечно помогу, - ответил Боря, страшно волнуясь и боясь, как бы его самого не пришлось теперь поддерживать, подал руку. Балерина крепко оперлась на неё ладонью и встала. Они пошли. Люба чуть прихрамывала. Борька плохо соображал: сердце прыгает... не пьян ли? Не махнул ли он пару стаканов вина с ребятами? Как сквозь туман Боря видел удивленные лица монтировщиков, отвисшую челюсть Серёги Каменева... Рядом с ним шла, доверчиво держа его под руку, Люба Никоноренко. Сон? Да мечтал ли он об этом? До театральной поликлиники было метров двести. Целых двести метров!
   
      Потом Борька вспоминал, как под руку они вышли из проходной, как познакомились, как спрашивал что с ногой, а Люба говорила, что ничего серьёзного, но она боится пропустить премьеру. Он рассказал, что поступает в училище на отделение актёров музыкального театра, что сегодня третий тур, на котором тоже надо будет танцевать, что танцует он плохо и волнуется. Люба успокаивала, предполагая, что будут скорее проверять ритмику чем умение танцевать.
      На полпути Люба стала прихрамывать сильнее, а вскоре попросила минутку постоять: было понятно, что ей больно. Откуда взялась у Борьки наглость - он и сам потом не мог понять: он поднял Любу на руки и понёс как ребёнка, правой рукой держа под коленками, а левой поддерживая спину. Люба, для которой поддержки были делом привычным, всё же говорила, что ему неудобно, что она сама дойдёт... но в то же время красивым жестом балерины обняла шею своего нежданного партнёра. Боря, совершенно не чувствующий Любиного веса, вконец опьяневший от её нереальной близости, уверял, мол, ногу нужно поберечь, а ему нисколько не тяжело, хоть он и не профессионал и не умеет делать поддержки. Люба сказала, что у него хорошо получается.
      Уже нисколько не веря в подлинность происходящего, отдавшись на волю каких-то бесконечно добрых сил, Боря донёс Любу до поликлиники.
      Он слышал из-за двери, как хирург говорил в кабинете:
      - Сейчас этого делать нельзя, но если вы настаиваете, то обработаю хлорэтилом.
      Выйдя от врача, Люба бодро сказала:
      - Заморозили голеностоп, теперь не больно. Сама вернусь на репетицию, спасибо вам огромное!
      - Точно сама дойдёте?
      - Точно, точно! - Люба улыбнулась.
      - Тогда я бегу на экзамен.
      - Ни пуха!
      - И вам успеха на премьере!
      - Спасибо!
      Борька сбежал по ступеням, расправил крылья и легко полетел по переулку, задыхаясь от счастья.
   
      Следующие две недели, хоть и не подарили Борису встречи с Любой, прошли чрезвычайно плодотворно: он прошёл все три тура. Сдал и общеобразовательные. Страшно повезло - поступил! Ошеломлённый Каменев согласился с другом, что раз "пошла такая пруха", то надо сделать отчаянный шаг: Боря должен встретить Любу после премьеры с цветами. Главное, чтобы она взяла цветы и согласилась хотя бы немного прогуляться, поговорить. А дальше... А дальше всё сложится, будет красиво и счастливо. Какие сомнения?!
      Зрители дружно аплодировали, кричали "Браво", артисты выходили на бесконечные поклоны, а Боря маячил перед служебным входом с букетом и трясся не меньше чем три часа назад балетные перед премьерой. Смотрел на своё отражение в дверных стёклах, вроде всё на месте: одет прилично, причёсан. Собирался народ, из дверей начали выходить первые участники премьеры - рукоплескания, слова восхищения, громкие поздравления, цветы.
      Любы долго не было, наконец появилась и она, чуть усталая, но красивая до умопомрачения. На секунду задержалась у входа, как бы высматривая кого-то. Глаза их встретились. Но Люба тут же отвела взгляд. Боря сделал шаг навстречу судьбе... В это мгновение к Любе подошёл невысокий мужчина, круглый, в очках, поцеловался с Любой, девушка взяла его под руку, и они пошли на стоянку.
      Боря отвернулся. Стало тихо. Он подошел к набережной, оперся локтями о парапет, посмотрел на мутную воду канала. Борьке представилось как по воде поплывут его цветы... А люди будут смотреть на них и удивляться: неужели сейчас, в этом прекрасном городе, тёплым летним вечером кому-то может быть грустно и очень даже хреново. Пошёл дождь. Боря не двигался, капли бежали по плечам, по волосам, по лицу...
- Молодой человек! - послышалось за спиной.
Он обернулся: под зонтом, улыбаясь, стояла Люба.
- Вы случайно не меня ждёте? Я сказала брату, что хочу погулять. Обожаю пионы! Промокнете - идите скорей под зонтик!


СЧАСТЬЕ БЫТЬ МАТЕРЬЮ


ЕВА - https://fabulae.ru/autors_b.php?id=11021 - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В ШЕСТОМ КОНКУРСЕ ПРОЗЫ ФОНДА ВСМ


- Алло, мам, я сегодня получил первую зарплату. Как раз в магазине акции. Пойдём после работы и купим профессиональный фотоаппарат.
- Но ведь это очень дорого…
- Ты же давно мечтала заняться фотосъёмкой. У меня немножко не хватает денег, добавишь. Хорошо?
- Хорошо, сынок…

Нина села на диван, обхватила коленки и улыбнулась. Перевела взгляд на фотографию шестнадцатилетнего сына, который выглядел намного старше, и с грустью вздохнула. Из тумана памяти начали проявляться картины прошлого…

Родители на выходе из ЗАГСа осыпают молодожёнов зерном, конфетами, деньгами. Детвора, как стая воробьёв, налетает на ступеньки, площадку и старается побыстрее подобрать монеты и конфеты. Общее фото на память. Высокий Гришка-жених (теперь уже муж) берёт, как пушинку, на руки свою Нину и сносит со ступенек ЗАГСа.
Потом Нине каждую ночь снился почти один и тот же сон. Она в свадебном платье, но что-то идёт не так, не по плану. Тревога, боль, отчаяние. «Нина, проснись, - тормошит муж. – Ты плачешь во сне. Опять свадьба? Господи, когда уже к тебе нормальные сны пожалуют?»
Спустя месяц Нина собщила Григорию, что он, скорее всего, станет отцом. Молодые родители весь вечер перебирали имена для мальчиков и девочек, но так и не смогли выбрать…


- Алло, Ниночка, - голос мамы дрожал, - бабушка умерла, отмучилась. Похороны завтра…
В старом доме бабушки стояла смерть и дышала на трепещущие свечи. Старушки в чёрных платках проходили в горницу прощаться с подругой их детства, юности, молодости, старости…
- Ниночка, - подошла заплаканная мама («Мама опухла от слёз, - подумала Нина, - а ведь сколько она наплакалась от свекрови при её жизни…»), - доченька, иди посиди с бабушкой последний раз…
- Нет, - слёзы покатились по бледным щекам, - я не могу, мама, я боюсь…
- Живых надо бояться, детка, - сказала какая-то старушка, - мёртвые никому вреда не приносят…
- Я посижу за Нину, - вмешался Гриша, - пусть на улицу выйдет, на свежий воздух. Вон бледная какая стала.
На кладбище невестки причитали, прощаясь, сыновья утирали мужские слёзы, подходили взрослые внуки, правнуки.
- Ниночка, - мама взяла под руку, - иди же, попрощайся с бабушкой… Ты ведь её так любила.
- Я не могу, мама! – и Нина разрыдалась.
- Петровна, - Гриша прижал к себе Нину, - не настаивайте. Ей нельзя волноваться…
- Нина беременна? – обернулся Иван Павлович, услышав разговор жены с зятем. Затем грозно посмотрел на супругу: - Почему ты мне ничего не сказала? Нина не должна была здесь находиться! Ты же знаешь, что беременным нельзя присутствовать на похоронах!
Софья Петровна растерянно