Душащая неотвратимостью фобия возникает не извне, но внутри расслабленного и казалось бы, незамкнутого тебя – по ночам; вдруг отчётливо наступает страшное: не освящённый смыслами, этим ограниченный, но достаточный для тебя объёмный мирок, в каком ты существуешь при свете солнца, оказывается вместе с тобой… под землёй, быстро уменьшаясь до размеров какого-нибудь шахтного хода. Зажатый со всех сторон, ты задыхаешься в ужасе и темноте…
Так, наяву, но и на этот раз преодолимо, и ты, найдя в себе силы, добравшись до света, бежишь на кухню и там, среди ночи, глотаешь что под руку попало – коньяк или валерьянку, успокаиваясь и остывая.
Что это? Итоги прожитого, тавро настоящего или некие вестники скорой участи? Мания? Ведь вскакиваешь, спасаясь именно от душевного приступа, в поту холодном и в истерике почти, и как ни философствуешь потом, как не соотносишь потусторонние, как тебе думается, видения с картинками обычного бытия, но знаешь точно – псих!
Ты кричишь небесам в своих ночах и в своих подвалах, и время, сжалившись, останавливает бег; ты орошаешь плачем пески былого и, заглянув в конец учебника, рисуешь на них правильные ответы на давние задания – и тогда время начинает отсчёт заново, и ты, исхитрившийся, уже бог будущего…
Но тут маленькая светловолосая девочка – её тоже зовут Элли – протягивает тебе оборванную травинку – траву забвения из гербария памяти. Её вместе с домиком не исполнившейся мечты приносит торнадо вины – всё чаще и чаще, потому что её пьяная мать, женщина песка, бьёт её, потому что одноклассницы бьют её, потому что очередной муж бьёт её, потому что она сама бьёт свою дочь, твою внучку, девочку песка, а также однокурсниц, соседок и мужей…
Ну а «вот приедет папа, я всё ему расскажу» и это тебе, отец, но это тогда, раньше, и не работает, ты далеко и ты никакой не бог, а просто боишься старости, а более – постыдных воспоминаний, поскольку всё так же неумен – для жизни, для оставшейся жизни, она прошла, пробежала, проскакала мимо, пока ты на ходу создавал свои песчаные иероглифы – здесь, в прошлом, там, в настоящем, где?
В осмыслении не исполненного как надо и безвозвратно ушедшего, в рассуждениях на тему теперь немыслимого – из безалаберно смачной юности и с грехом пополам пришедшей зрелости, на фоне неотвратимости приближения к земле (пусть и в степенном кружении) начинаешь ощущать над собой и вокруг некую пустоту. Пустоту, год от года, день ото дня всё более принижающую и давящую... Ветра воспоминаний – вот что на время отодвигает обступившее со всех сторон Ничто. Но ещё теснее после них. Душно, стыдно.
Кентавр ли ты, вина ли – хлыст и вожжи, но ты, будто под несъёмной сбруей её, бежишь прочь и от настоящего, бежишь от себя…
-------------------------------------------------------------------------
Если волна случая увлажнит пред тобой песок Времени – нужно ли созидать из него замок своей эфемерности?
Встанешь, поживший, на колени, очертишь символы и знаки… Тщета, всё тщета: другая ли волна смоет мольбы и заклинания, жар ли повседневности высушит твои признательные или тайные иероглифы – ровный песок, сухой песок – сквозь годы, до самого Стикса…
------------------------------------------------------------
Вот что, мне, автору этой заметки, менее всего хотелось бы, так это вновь обращаться к своему давнему герою, додать ему новых черт, нивелировать прежние, совсем уж одиозные… Что делать! Встретил бы – и руки, может, не подал…
