Париж! Как много в этом звуке!
Не Петербург, конечно, но
Меня преследовали глюки
Во сне, как будто бы в кино.
Что там витало, я не знаю,
Возможно, ветреный Дюма,
Не разгадать парижской тайны
И образ вечный не сломать.
Меня преследовали глюки
Во сне, как будто бы в кино.
Что там витало, я не знаю,
Возможно, ветреный Дюма,
Не разгадать парижской тайны
И образ вечный не сломать.
Да, я с детства мечтала побывать в Париже, во Франции, когда читала бессмертные романы Дюма-отца, и Франция не значилась недружественной страной:
В Париж, в объятья Д’Артаньяна,
Укрывшись времени плащом,
К героям моего романа,
Мной не описанным ещё.
И вот мечта сбылась. Впервые я побывала в Париже семнадцать лет назад. Мы жили в отеле за переферик (типа МКАДа), где не было ни Парижа, ни Франции, потому что из окна автобуса видели лишь дам в парандже и мужчин совсем не французского вида.
Станция метрополитена "Бастилия"
Париж был вечером. На метро мы прибыли на площадь Бастилии, обязанной своим названием крепости-тюрьме, разрушенной во времяВеликой французской революции. И это были первые впечатления от Парижа. И это были первые мысли, возникшие у меня в городе юношеских грёз.Я впитывала в себя этот город. Сразу вспомнилось то, что изучала из истории Франции. Нет, там ничего не напоминало о давних событиях, кроме названия и контурафундамента снесённой тюрьмы, выложенного плиткой.
«Здесь танцуют!» – распорядилась французская революция о месте, где стояла Бастилия. Народ танцевал, ещё не зная, сколько будет отрублено голов. Люди распевали: «На фонарь аристократов!» и ввергали Париж в нехватку продовольствия, подорожание продуктов и прочие беды любой революции.
Я стояла на площади Бастилии – станция метро, оперный театр, июльская колонна, воздвигнутая в честь другой революции как символ свободы, речной порт-не порт «Арсенал», скорее, марина, от которой мы шли вдоль канала, чтобы потом отплыть на кораблике по Сене и увидеть вечерний город с реки, разглядеть Эйфелеву башню, сверкающую разноцветными огнями.
Но это потом. А сначала, глядя на это историческое место, я думала, как всё на свете относительно. Построили крепость, призванную защищать Париж от внешних врагов, кардинал Ришелье превратил её в тюрьму, в которой успели посидеть и Вольтер, и граф Калиостро, и маркиз де Сад, и «железная маска», фантазии об этом узнике воплотил Дюма-отец. А потом – революция, и разгневанный народ снёс крепость, олицетворявшую для восставших абсолютизм.Со временем огромную крепость разобрали на сувениры. Камня на камне не осталось. Экскурсовод рассказывал о Робеспьере, Марате, Дантоне, якобинцах. О светлых идеях. Но ни одна революция не закончилась благом для тех, кто её совершал. Всегда найдётся какой-нибудь диктатор – будь то хоть Наполеон, хоть Ленин, хоть Пол Пот. И народные мечты скатываются к диктатуре. А иначе как власть удержать? И такие понятия как свобода, равенство, братство становятся профанацией.
Обязательно необходимо что-то сносить – Бастилию, памятник Дзержинскому или много других памятников в разных уголках земного шара.Почему-то никогда революционеры не могут остановиться на мирных договорённостях. Наверное, потому что те, кто призывает к свержению власти революционным путём, сами стремятся к неограниченной власти и добывают её оружием.
Недаром французы не называют 14 июля Днём взятия Бастилии, просто национальный праздник Республики – надо же к какой-то знаковой дате привязать. А взятие Бастилии – это террор, призыв к баррикадам. И никак Парижу не избавиться от этих баррикад по сей день.
Оказавшись на площади Бастилии в Париже, я вспоминала родной город. Холодный строгий Петербург и тёплый весёлый Париж перекликались в моём сознании. Разгневанная толпа, обрушившаяся на Бастилию и революционные матросы, ворвавшиеся в Зимний дворец.
Её судьба - добротный эпос,
С какой не глянешь из сторон:
В младенчество вошла как крепость,
Войны Столетней бастион.
И так же здесь отметить до'лжно:
Была и "бункером" надёжным
Для ко'нунгов и их семейств,
При случае бунтарских действ,
Изъявленных народной массой
Из недр земли, морей пучин,
Без аргументов и причин
С отнюдь не милою гримасой.
Короче, начинала путь
Совсем-совсем не как-нибудь.
Но были и звонки' эскортом -
Грех сызмальства в гранит врастал.
И первым арестантом форта
Его же архитектор стал.
Коль коготь поувяз, то "птичку"
Уже по полной стали пичкать
Чинами выше шевалье.
Всё началось при Ришелье.
Лишь только знатные вельможи,
Со слугами, не абы как!
(А то бы это был бардак,
Что совершенно невозможно! )
Неся по триста пар порток,
Въезжали с помпою в острог.
Но цитадель в себе хранила
Не только узников в чести'
(Что было бы совсем уныло),
Но также в крепость зачастил,
По королевскому веленью,
Скарб уникальных проявлений -
Все ценности хранились там
По соответственным местам.
И книги в их число входили
Порою с авторами их.
И было множество таких,
Писавших в философском стиле,
Что было ересью тогда,
В те тёмные, увы, года.
Был в заточении два раза
Вольтер за острый свой язык.
По году за смешок и фразу.
Не то сказал и, сразу - зек!
И так же посещал сей остров
Авантюрист граф Калиостро.
А двести лет тому назад
И даже сам маркиз де Сад!
И скажем без большой опаски,
Пусть это будет Люцифер,
Наказанный за ряд афер,
Про узника в железной маске!
Сомнений не было и нет:
Бастилия - вот высший свет!
В сравнении с "Шатле", который,
Вселял кошмары всем и вся,
Острог наш - просто санаторий,
По-современному - "Туса".
И в том строении из камня
Не больше полусотни камер,
Имелось. Даже номеров.
И для прислуги скромный кров.
Там прятал от суда король
По им подписанной бумаге,
Тех, кто виновен по сермяге,
Но для него играли роль.
И, кстати: Франсуа Вийон
В "Шатле" тогда был заключён.
Но стало всефранцузской скрепой,
Объединяющей умы,
Не то, как проживала крепость,
А ликвидация тюрьмы.
День покорения застенков
Для всех месье любых оттенков -
День Единения страны,
В который все всегда равны.
Скольки'х освободили всё же,
Заброшенных в суровый плен,
При взятии гранитных стен?
Да семерых всего, похоже.
Не политических отнюдь.
О том потом когда-нибудь.
С какой не глянешь из сторон:
В младенчество вошла как крепость,
Войны Столетней бастион.
И так же здесь отметить до'лжно:
Была и "бункером" надёжным
Для ко'нунгов и их семейств,
При случае бунтарских действ,
Изъявленных народной массой
Из недр земли, морей пучин,
Без аргументов и причин
С отнюдь не милою гримасой.
Короче, начинала путь
Совсем-совсем не как-нибудь.
Но были и звонки' эскортом -
Грех сызмальства в гранит врастал.
И первым арестантом форта
Его же архитектор стал.
Коль коготь поувяз, то "птичку"
Уже по полной стали пичкать
Чинами выше шевалье.
Всё началось при Ришелье.
Лишь только знатные вельможи,
Со слугами, не абы как!
(А то бы это был бардак,
Что совершенно невозможно! )
Неся по триста пар порток,
Въезжали с помпою в острог.
Но цитадель в себе хранила
Не только узников в чести'
(Что было бы совсем уныло),
Но также в крепость зачастил,
По королевскому веленью,
Скарб уникальных проявлений -
Все ценности хранились там
По соответственным местам.
И книги в их число входили
Порою с авторами их.
И было множество таких,
Писавших в философском стиле,
Что было ересью тогда,
В те тёмные, увы, года.
Был в заточении два раза
Вольтер за острый свой язык.
По году за смешок и фразу.
Не то сказал и, сразу - зек!
И так же посещал сей остров
Авантюрист граф Калиостро.
А двести лет тому назад
И даже сам маркиз де Сад!
И скажем без большой опаски,
Пусть это будет Люцифер,
Наказанный за ряд афер,
Про узника в железной маске!
Сомнений не было и нет:
Бастилия - вот высший свет!
В сравнении с "Шатле", который,
Вселял кошмары всем и вся,
Острог наш - просто санаторий,
По-современному - "Туса".
И в том строении из камня
Не больше полусотни камер,
Имелось. Даже номеров.
И для прислуги скромный кров.
Там прятал от суда король
По им подписанной бумаге,
Тех, кто виновен по сермяге,
Но для него играли роль.
И, кстати: Франсуа Вийон
В "Шатле" тогда был заключён.
Но стало всефранцузской скрепой,
Объединяющей умы,
Не то, как проживала крепость,
А ликвидация тюрьмы.
День покорения застенков
Для всех месье любых оттенков -
День Единения страны,
В который все всегда равны.
Скольки'х освободили всё же,
Заброшенных в суровый плен,
При взятии гранитных стен?
Да семерых всего, похоже.
Не политических отнюдь.
О том потом когда-нибудь.
Ну, и ещё чуть-чуть истории...
Начать можно с того, что Франция в конце XVIII века переживала большой упадок. Король всё больше и больше терял доверие населения. А тут ещё 1788 год выдался настолько неурожайным, что деревенским жителям, которые начали умирать с голода, ничего больше не оставалось, кроме как податься в города в поисках работы. Но даже оказавшись в городе и найдя работу, люди были вынуждены платить непомерно высокие налоги. И Людовик XVI принимает решение: созвать Генеральные Штаты - иными словами, сословное собрание, которое не созывали уже... 175 лет!
Сословным это собрание называлось из-за того, что в нём принимали участие три сословия: дворянство, духовенство и горожане. Последних часто называли либо "третьим сословием", либо "буржуазией", которая по сути состояла из незнатных людей Франции.
Генеральные Штаты открылись в мае 1789 года, и число представителей "третьего сословия" было равно числу депутатов от дворянства и духовенства.
Первая неделя прошла в спорах. Дело в том, что ранее от каждого сословия принимался только один голос. Теперь же горожане, которые составляли значительный процент в Собрании, требовали считать голос каждого человека. Конечно, такой поворот событий был не на руку королю и духовенству. Тогда представители "третьего сословия" объявили о том, что они не разойдутся до тех пор, пока не примут новую конституцию Франции.
Не желая оставаться в меньшинстве, некоторые представители дворянства и духовенства присоединились к представителям народа. Узнав о том, что в Учредительном Собрании (к тому времени Сословное Собрание переименовали в Учредительное) происходит изменение Конституции, народ высыпал на улицу. Начались стычки с армией. С ограды сада дворца Пале Рояль молодой адвокат Камиль де Мулен бросил клич: "К оружию!"
И вскоре этот призыв зазвучал везде: люди стали громить оружейные лавки, вооружаться, и 9 июля 1789 года значительная часть гвардейцев перешла на строну народа.
К 13 числу бунт разросся. Кузнецы трудились не покладая рук: пики, копья и шлемы были нарасхват. Хотелось бы отметить, что бунт в Париже никто не готовил. Не было никакого единого плана, не было лидеров. 14 июля произошло нападение на дом ветеранов. Это заведение было основано ещё Людовиком XIV и в подвале этого дома хранилось много оружия, которым и хотели завладеть восставшие.
Но ключевым моментов того дня стал штурм Бастилии.
Бастилия представляла собой мрачное здание. Крепость-тюрьма возвышалась над поместьем Сент-Антуан. Сказать, что народ не любил Бастилию - всё равно, что ничего не сказать. В неё заключали народ без суда и следствия, только по королевскому приказу. Поэтому в глазах французов Бастилия была символом произвола. Однако к XVIII веку положение изменилось. Заключенных в Бастилии было мало, а тех, кто её охранял было всего 130 человек. Но на башнях Бастилии продолжали стоять пушки, а в подвалах находилось большое количество оружия, которым и хотел завладеть народ.
В 9 часов 14 июля 1789 года к крепостному начальству отправили делегацию из жителей Сент-Антуана с требованием выдать оружие. Требование удовлетворено не было, мало того, делегацию обстреляли из ружей. Это и стало сигналом для нападения.
К сожалению, первые атаки были неудачными и горожане потеряли много людей. Но позднее к стенам Бастилии подошли французские гвардейцы. Они были вооружены, а затем один из них предложил подкатить к стенам тюрьмы пушку. С её помощью были разрушены цепи подъёмного моста, после чего народ ворвался на территорию крепости.
Коменданта Бастилии Де Лонея отправили на допрос в городскую ратушу, но он не доехал до места назначения.
На Гревской площади Де Лонея буквально вырвали из рук охраны и обезглавили. Вскоре такая же участь постигла Бертье де Совиньи - интенданта полиции, суда и следствия, который прославился взяточничеством и казнокрадством.
Когда Людовику XVI (он в это время был на охоте) о том, что Бастилия пала, он удивленно приподнял брови: "Это бунт, не иначе?"
"Нет, сир, - ответил ему один из придворных, герцог Леонкур, - это - революция!"
В 1780 году Бастилию разрушили окончтельно.
Великий русский поэт Максимилиан Волошин, в мятежном 1917 году напишет такие строки:
Бурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль.
В ушах звенит призыв Камиля Демулена.
Народный гнев растет, взметаясь ввысь, как пена.
Стреляют. Бьют в набат. В дыму сверкает сталь.Бастилия взята. Предместья торжествуют.
На пиках головы Бертье и де Лоней.
И победители, расчистив от камней
Площадку, ставят столб и надпись: «Здесь танцуют».
А тогда, в 1789 году, в августе, королевская власть сместили по
