А я, оказывается, предатель. Я размышление это с себя первого начал. Это уж потом умозаключение вышло, что все мы, по сути, и в большей мере, кто к поэтам и писателям себя причисляет, такие и есть – подленькие людишки, предатели. И вот почему. Сделали мы однажды, для себя и остальных, кто нашу писанинку уже почитывает или только предполагается войти в их число, одно весьма замечательное открытие. Оказалось оно впоследствии настолько замечательным, что мы, вся пишущая братия, все стали молиться на это открытие. Мы вдруг ясно увидели, какое оно уникальное и, главное, какое для всех нас необъятно-выгодное, невообразимо удобное и, в тоже время, гибкое, как жевательная резинка, ни дать ни взять. Но больше всего этого нас восторженно порадовало удивительное качество этого нашего открытия. Выяснилось: чтобы ни случилось, какая бы нелегкая не застала нас врасплох, какие бы жизненные обстоятельства нас не подстерегали в образе свиньи за углом и как бы мы не облажались, написав на свою голову что-нибудь не то и как-нибудь не так – вдруг оказывалось, что мы как будто и ответственности за все это не несем и что даже это нас мало как касается. Ну, точно – как вода с гусиного пера! Нам до всего нет дела, начхать, а кому-то - даже и насморкать. И вот, что удивительно: все же другие, и читатели, и критики, и почитатели, и недоброжелатели, все, кому не лень – ведь ни словом ни намеком на это, нет спроса, как и нет ответа. Все со своими платочками, все молчат в них, щеки дуют (совсем не от злости, а так, для важности), мужчины – понимающе кивают, слабонервные вместе с женщинами и детьми – слезы вытирают… Ну, чудо прямо какое-то, честное слово! Вот ведь открытие так открытие! Раньше бы порешили сразу, не церемонясь больно-то. Одно из трех: или к столбу позорному со всеми вытекающими, или камнями закидали, а по тяжести большой али по совокупности – сразу на плаху, и дело с боку, то есть голову с плеч. А куда еще? На плаху. Если заслужил; что уж тут.
Порядок – есть порядок. То есть был. А теперь всё…
… Теперь мы все пользуемся благами и плодами сего великого открытия. И подзабыто уже многое, потому как времени прошло много. И часто даже сами и не понимаем, что пользуемся, стало это для нас как должное. И воспользовавшись – радуемся, не нарадуемся своей прыткости и находчивости, словно дети малые. Пользуемся – и даже не благодарим. А если и случается это – то не все и не всегда… « А! привыкли!» - проголосит один. «Было бы кому!» – надменно крикнет другой. «Этому? Вымышленному? Вот еще!» - цинично цыкнет третий, сквозь свои редкие и гнилые зубы. А кто-то – как, например, я – просто отвернется и тихо и подло скажет, как написал вчера, 8 августа девятого года, Ирине Котельниковой: «Минуточку... Ремарка: не я, а мой Литературный Герой». Вот, как просто отвернуться и тихо предать своего Литературного Героя, который за все свое существование, с того самого знаменательного открытия, еще никому из своих авторов никогда не навредил. Для всех же была, напротив, одна лишь выгода и польза. А его предают. И предают часто. И за что?! Меня вот, вчера, ну, что, кто-то к стенке припер? Да нет, конечно!.. А я приведу! Отрекся я от него из-за этой вполне вразумительной и ничуть не опасной фразы Ирины Котельниковой: «Не выйдет... Вы ж на грех другого человека толкнёте, и получится, что это всё-таки самоубийство. Давайте жить!» А я на это отвернулся… И нож достал. И – в спину своему родному Литературному Герою, по самую рукоять – на!
Эх, был бы он живой, родимый, не стал бы больше терпеть, не вынес бы предательства. Он бы встал, махнул бы молча рукой в землю, и, даже не посмотрев на меня (т.к. ему даже горче было от этого, чем должно было быть мне), да так бы и ушел прочь, понурив голову, сутулясь, шаркая и медленно волоча ноги. Ушел бы и не вернулся уже никогда. Ушел бы… Вот так, как я написал. И даже бы не смог (т.к. не знает, что так можно сделать), не смог бы подойти ко мне и, прежде чем навсегда изчезнуть из моей жизни, - плюнуть прямо в лицо.
Василий Репин, 9 августа 2оо9
