" Во всём я вижу вдохновенье,
Всему я сердце отдаю"...
Н.Н. Стрельников.
Эта заметка посвящена памяти поэта, писателя, художника, ветерана ВОВ
Николая Николаевича Стрельникова.
1 декабря 2007 года его не стало с нами...
Семнадцатилетним парнишкой в начале января 1943 года, окончив курсы радистов он ушёл на фронт. Все основные свои вехи военных дорог он описал в стихотворениях, которые были напечатаны в книге "Воинская слава" (том 1). Его стихи Красимиром Георгиевым были переведены на болгарский язык и в ноябре 2011 года переизданы в Болгарии две книги: книга стихов "Избранное" и книга прозы "Секира. Круговорот красоты".
После войны был оставлен на военной службе ещё на пять лет, и с 1945 года обучал молодых курсантов радиоделу. Когда демобилизовался, уехал с геологической экспедицией в Каракумы, где провёл семь незабываемых лет, которые тоже отразил в стихах и прозе. Его многогранное творчество говорит само за себя, поэтому много писать лишнего не хотелось бы, лучшее знакомство с ним - это его поэзия и проза.
САНДОМИРСКИЕ ЗВЁЗДЫ.
(Сандомир - город на юго-востоке Польши,
за взятие этого города автор был награждён
Орденом Красной Звезды)
Звезды Сандомира, вы теперь какие?
Я в разлуке с вами вот уж сколько лет...
...Позади — в руинах Сталинград и Киев,
Впереди — пока что даже тропки нет.
Впереди — преграда из огня и стали
И противоборство двух враждебных сил.
Облака разрывов небо всё застлали
И ревут «катюши», словно сотни пил.
Ночь горит как факел...
Где передовая?
От КП комдива не отстать хотя б!
И радиостанция — точка узловая,
Кажется, в неё вместился целый штаб.
Выдержит ли бой мембрана микрофона?
Нервы передатчика выдержат ли бой?
Лопнула врага стальная оборона.
Нервам и мембране — праведный отбой.
Постепенно стынет раскалённый воздух.
Вот и Сандомир — в победной череде!
Алые на небе проступили звёзды...
...И у нас — по Красной
на груди
Звезде.
ПОБЕДИТЕЛЬ.
Германия. Обломки зданий.
Но дышит всё еще война
Злом человеческих страданий.
А на дворе стоит весна.
Ползёт улита пленных фрицев
По захламленному шоссе.
Не дали бедным и побриться —
Бредут во всей своей «красе».
Бледны, растерянны, измяты,
Ворчат, судьбу свою кляня.
И на меня бросают взгляды —
На лучезарного меня.
— Дер юнге, — шепчет немец синий, —
Дер юнге... юноша, малец
Пришёл из солнечной России.
А нам конец, а нам — конец...
Да, вам конец. Фашизму, то есть.
И светится мой гордый взгляд,
Опершись на святую совесть
И на гранёный автомат.
МЫ РОСЛИ.
Кто знает, что такое хлеб,
Который
напряжёнными горстями
Делили мы
и за сержантом вслед
С космическими ели скоростями?
Кто знает, что такое суп,
Который составляли три крупинки,
Вода, синее наших синих губ,
И — ни одной-единственной жиринки?
Еда идёт на фронт, в окопы, в ночь —
Туда, где несравненно тяжелее.
И гоним грёзы о еде мы прочь
И есть хотим ещё, ещё сильнее.
Из досок впопыхах сколочен класс,
Мороз ознобом сковывает руки,
Но точек и тире бушует пляс —
Мы зуммера осмысливаем звуки.
Как он пищит! Как тонко он пищит!!
Как будто в мозг судьба вонзает жало...
Но мы собой являли меч и щит
И нам об этом думать надлежало.
(Стихи были написаны перед отправкой на фронт в школе радистов в декабре 1942 года).
ЧЕРЕШНЯ.
На черешне ягоды блестели,
Вымытые утренней росой.
Почему б не съесть, на самом деле?
Ты, война, немножечко постой!
Отдыхают пыльные машины,
Далека ещё дорога нам.
Пригибая ветви, как пружины,
Мы тянулись к розовым плодам.
Артналёт не знает расписаний.
Первый грохнул рядышком снаряд.
Как рубины, ягоды свисали,
Волшебством приковывая взгляд.
Уходить — немедленно, сейчас же!
В землю, в щели — всем до одного!
Трахнуло, как гром, огнём и сажей.
Ни ствола, ни веток — ничего.
Лишь хаос, дымящийся в завале...
Красота, где пение твоё?
Мы в руках по косточке держали —
Всё,
Что нам осталось
От неё.
ДАЮ НАСТРОЙКУ.
1
Не только пушкам и гранатам,
Несущим праведную месть,
Но и воюющим лопатам
Я отдаю сегодня честь.
Не знаю, то ли совпаденье,
То ль древний умысел сквозит,
Но их стальное оперенье
Напоминает формой щит.
Какой бы ни был грунт под грудью,
Его ладошкою не взять,
И не насыпать ворох-груду,
Чтоб ярость пули обуздать.
А там еще пойдут снаряды
Живое всё шрапнелью сечь.
И бомбы вниз сорваться рады
Из-под крыла в свой танец-смерч.
Но — ямка глубже, глубже, глубже,
И уж не страшен смерти вой...
Ах, щит-лопата, как ты нужен
Там, на извилистой кривой!
2
И в нашем деле, тонком деле,
Без бруствера не обойтись.
Остановиться не успели,
Звучит команда: — Развернись! —
Быстрей, быстрей — нельзя иначе!
Лопаты в руки и — копать.
Первостепенная задача
Для всех одна: копать. Опять.
Копать не ямку, не окопчик,
И даже не большой окоп,
А — погреб, погребище!
В общем,
Машину в землю спрятать чтоб.
Чтоб от укрытого фургона,
По габаритам вглубь и вширь,
Во избежание урона
Остался виден только штырь.
Не спит фашистский пеленг рядом,
Рычит, нащупывая нас,
Чтоб метко
пушечным снарядом
В наш дом пожаловать тотчас.
Борьба двух сил, борьба стратегий,
Борьба расчётов и умов.
А упирался этот тезис
Одним концом
вот в этот ров.
Окаменевшими руками
От холода и грязных брызг
Тащи, кантуй осклизлый камень,
Мешающий движенью вниз.
А он с землёй как будто сросся.
Зачем ему все эти рвы?
А сил уж нет, и всё трясется,
Дрожит — от ног до головы.
Ну, а зимою?
А зимою —
Со злобой тартара мороз
Корой метровой ледяною,
Бетоном словно,
В землю врос.
Кирка и лом. Лопата — позже,
Когда надтреснется кора.
Бух, бух. В гнездо. В одно и то же.
И можешь бить так до утра.
Коре литой, коре метровой
Удары эти — что щелчки.
Худой рукой мороз не трогай,
Стальной боится он руки.
Иль раскаленного пожога —
Пустить бы искорку сейчас
В охапку хвороста сухого...
Увы, и это не для нас.
Война — какие тут пожоги!
Война — какие тут огни!
Законы маскировки строги,
Для всех воюющих — одни.
Как будто пулями прошита,
Душа в самой себе кричит.
Ладонь мозолями изрыта
И некогда её лечить.
Какая будет обстановка
Через минуту,
вот,
сейчас?
Что скажет новая шифровка,
Какой несёт частям приказ?
Но расстоянье до Берлина
Одним броском не перекрыть.
И снова — стоп.
И снова — глина,
Песок и камни.
Снова — рыть...
3
Ветрище, на бесчинства ловок,
Бьёт по антенне, как фугас.
Как хорошо, что нет шифровок
В немилосердный этот час!
И вдруг — реальность иль виденье? —
Такого я не ожидал:
Без никакого разрешенья
В фургон влезает... генерал.
Садится рядом, злющий-злющий.
— Комдива срочно! — имярек.
И взгляд пронзительно-колючий
Из-под опухших режет век.
Я онемел. Я растерялся.
— Вы — кто? — беспамятно спросил.
Пришелец громко засмеялся.
Но тут же смех свой погасил.
— Командующий... Командира!
Вы поняли? Сейчас же. Жду. —
О бог ревущего эфира,
Не дай пропасть в твоем аду!
Закончен вызов. Жду ответа
Я, перешедший на приём.
Но — ни ответа ни привета —
Эфир озлобился зверьём.
И, как назло, гроза находит,
Бьёт по ушам разрядов треск.
Постойте, кто-то мост наводит!
Увы, чужой какой-то всплеск.
Включаю снова передатчик,
«Гухор, гухор», — ключом долблю
(«Не слышу вас» — по-русски значит)
И вновь разряды лишь ловлю.
И чувствую душой и телом:
Сейчас нагрянет страшный шквал.
И точно!
— Скоро ль там вы?! — с гневом,
Краснея, рявкнул генерал.
Гляжу, забыв про всё на свете,
В его сердитые глаза
Обиженно, как смотрят дети,
И говорю в ответ:
— Гроза...
Белее мела щеки стали —
Он может вызвать шторм огня,
Пустить в атаку тонны стали,
Но... всё зависит от меня.
От худощавого сержанта
С наивным, девичьим лицом.
А что поделать, если карта
Сейчас
Вся
Держится на нём.
На нём, на витязе эфирном!
Ты, генерал, об этом знай...
— Ну ладно, друг, — сказал он мирно, —
Давай еще повызывай...
Нацелив чувства и вниманье
На белый тоненький визир,
Собрав все силы и познанья,
Бросаюсь вновь
В рычащий мир.
— Ти-ти-ти-та... Даю настройку! —
Пробил грозу корреспондент.
По части слова, по осколку
Мы передали документ.
Не знаю с точностью гаранта,
Что
Тот сеанс
В победу внёс,
Но генерал обнял сержанта,
Тряхнув копной седых волос...
4
Давно уж нет тех лет военных,
Всё изменилось не спеша.
Остались только неизменны
Морзянка и моя душа.
Тогда мне было восемнадцать,
Сейчас уже под шестьдесят.
Но если нужно будет драться,
Меня и сто не устрашат!
Полезу в драку не от скуки,
А чтоб помочь людской мечте.
Вот только руки,
Только руки
Уж, к сожалению,
Не те.
Не та в них прыть, что колесила
По жилам сорок лет назад, —
Боюсь, что камень не осилят
И где не нужно задрожат...
А остальное — всё приемлю,
Всё, что привнёс я в бытиё,
Как отвоеванную землю,
Как продолжение своё.
И пусть звучит под небосводом
Гимн созидающим рукам.
Даю настройку всем народам.
Даю настройку всем векам.
Вечная память всем, кто сражался за свободу и независимость нашей Великой Родины!
