Он сам писал как они с другом когда ком группы был под шафе, они звонили замполиту, здавали ком группы, и пока того у себя в каюте замполит отчитывал, они вскрывали каюту своего ком группы и шмонали её на предмет шила, вскрывали сейф.
(некто Мирошниченко)
Служил когда-то на корабле первого ранга ККС «Березина» командира группы ВТМ лейтенант Лупашин. И была у того лейтенанта, такая дурная привычка — напиться со своим друзьями лейтенантами Мордасовым и Пузиковым шила (спирта) и после отбоя ходить по матросским кубрикам отлавливать нарушителей воинской дисциплины. Выстроит он в коридоре сонных матросов и начинает читать лекцию о том, что нам морякам поручена миссия по защите своей Родины и мы должны достойно представлять за границей советский флот, потом такую же бодягу заводил комсорг Мордасов. Эти молодые, только после училища, офицеры — не представляли из себя ничего стоящего как моряки. Мордасов к тому же был комсоргом и, заведуя библиотекой, изнывал на боевой службе от скуки. Дела в группе ВТМ шли неважно и Лупашин регулярно получал от старпома втык за лень и халатность.
Короче говоря, подсел Лупашин на спирт, благо его он получал на всю группу по литру в день. И почему-то решил Лупашин, с матросами не делиться, а пить его со своими друзьями Мордасовым и Пузиковым. А я в это время стоял на должности старшины команды — второй человек в группе на получение спирта. Подловил я его как-то вечером на шкафуте, пьяного в жопу и сказал, вежливо так сказал: «Ушатый, не блатуй, живи офицером — делись шилом с годками». Ноль на массу. " Я офицер, белая кость, а вы, матросня, гавно!!" Второй раз сказал, тот же эффект. Пошел я в кубрик и рассказал о нашем разговоре своим годкам. На вопрос, что будем делать, нашелся ответ. Мой подгодок Витёк Малахов набрал номер телефона старпома (у нас в кубрике висел телефон) и, пожелав тому здравия желаю, вежливо сообщил, что лейтенант Лупашин опять пьян. Тут же по громкой корабельной связи, прозвучала команда: «Лейтенанту Лупашину, срочно прибыть в каюту старшего помощника!». «С мылом», хохотнул Малахов. Отправив молодого карася стоять на стрёме, мы пошли в коридор, где были офицерские каюты. Годок из Ростова Яша Слизкой вскрыл каюту лейтенанта и мы, обыскав её, нашли искомое — канистру спирта, украденного лейтенантом у своей команды. Спирт, был тут же реквизирован, а парадный мундир ушатого лейтенанта, обосан, не поленились насрать и в мицу. Оставив ему и записку «Фантомас», мы удалились.
На следующий день пьяный лейтенант Лупашин вызвал меня вечером на шкафут и полез драться т.е. выяснять отношения. Тут же на шум драки выскочили годки и проработали товарища лейтенанта по комсомольской линии с занесением в личное дело, вернее с нанесением ушибов лёгкой тяжести. После этого лейтенант тут же был вызван к старпому. Больше спирт лейтенанту не отпускали. Спирт получал я и делил по-братски между моряками. Оставалось даже на протирку оборудования.
Была на том корабле у офицеров ещё одна вредная привычка — ели они отдельно от матросов и мичманов со своего камбуза в кают-компании со своих продуктов, которые хранили в отдельном складе. Матросам сухари со стасиками и сухая картошка с дохлой уткой (праздничное меню на Новый Год), а себе свежевыпеченный хлеб, свежие овощи, котлеты, копченые окорока и колбасы. Прошу принять во внимание, что всё это безобразие происходило на первой боевой службе ККС «Березина» в 1978 году. На жалобы матросов зам полит, сказал: «...стасики полезные — жрите и не возмущайтесь, не-то отправитесь в дисбат, там и этого не будет».
Годки отправились не в дисбат, а ночью пошли на тот склад, где офицеры хранили свои продукты. Увиденное чуть не лишило их дара речи — связки копченной колбасы, висящие на крюках окорока, ящики с шоколадом, мёдом и вареньем, мешки с мукой, картошкой и морковкой (всё свежее), ящики с яйцами, сгущенка и какао, упаковки сигарет и даже несколько ящиков с коньяком. Чувствовалось, что офицеры подошли к организации своего питания с должным пониманием. Чтобы вынести все продукты понадобилось несколько часов. Но к утру, социальная справедливость была восстановлена. Всё было зашхерено так, что с офицерского сахара и варенья, мне хватило ставить брагу до конца боевой службы. А офицеры больше на своём камбузе не готовили, ели то же самое, что и матросы.
Зажравшихся золотопогонных козлов на кораблях хватало. Уговоры на них не действовали, а вот хороший втык, сразу приводил в чувство, особенно после того, как жену зажравшегося козла отлавливали в городе, стригли на лысо и обливали зелёнкой. Был у нас на девятке каплей Суханов, которому плохо жилось, если команда в субботу и воскресенье отдыхала. Выгонит всех на работы или на строевые занятия (Африка +50 °С в тени), а сам нажрётся и начинает в библиотеке на гитаре играть и в бубны бить. Дождался он своего. Обоссали мы его на ходовом мостике и даже гавном забросали, когда он швартовался,будучи командиром ПМ-24, к «Березине», в Средиземке. Как сейчас помню, как он орал и матерился грозясь с нас годков три шкуры содрать и всех посадить. Как-то я встретил Сухого уже капдвав кабаке, в Севастополе и спросил: «Ты до сих пор хочешь меня посадить? Может выйдем...?» Он так от меня ломанулся, как от чумы. Помнит меня, гнида. И не он один. А сколько этих запойных офицериков лечилось в Севастопольском госпитале от белой гарячки и скольким там рёбра посчитали. Держат двое медбратьев того болезного запойного офицерика за руки, а третий с разгона носаком по яйцам и шлангом залитым свинцом, да по почкам. Это не садизм, а отрабатывание заказа — офицерские жены платили за то, чтобы, как следует, «подлечили» муженька. «Да, я офицер, да я вас посажу!!», а его шлангом по почкам, а потом ещё и обсыкали.
Не долечили.
Он сам писал как они с другом когда ком группы был под шафе, они звонили замполиту, здавали ком группы, и пока того у себя в каюте замполит отчитывал, они вскрывали каюту своего ком группы и шмонали её на предмет шила, вскрывали сейф.
(некто Мирошниченко)
