Евгений Евтушенко русский поэт или русофоб?

сталинизма, ввода войск в Прагу в 1968 году, возмущаясь "карательной силой" советского партийного большинства. Поэтому после начала спецоперации он мог бы поменять своё мнение.  Он считал, что имеет на это право:
«Я прожил очень большую жизнь. Есть люди-хамелеоны, которые как угодно, так и занимаются слаломом между различными периодами истории. Этих людей я не люблю и не уважаю. Но нельзя у человека отнимать право на его эволюцию, на его повзросление. И это не означает предательства или измены чему-то, каким-то идеалам. Я, например, до сих пор остаюсь одним из последних социалистов-идеалистов. И эта вера во мне не могла быть поколеблена даже такими преступлениями, которые совершил, к сожалению, Сталин. Да и Ленин тоже… Было время, когда мы противопоставляли Ленина Сталину. То есть, думали, что Ленин был добрый дедушка, а Сталин его предал. Вот так. У нас такая была точка зрения. И вдруг открылись архивы, и мы увидели, что, оказывается, первый указ о создании первого концентрационного лагеря для политических заключенных на Соловках был подписан вовсе не Сталиным, а Лениным! А Сталин тоже много подписал смертных приговоров людям совершенно невинным. Все эти новые знания не могли не влиять на наше мировоззрение.»
За годы, прожитые в Америке, он видимо не узнал ничего об уничтожении миллионов индейцев, о фермерах, которых банки прогоняли с земли в никуда, Не читал роман  Джона Стейбнека "Гроздья гнева"
целые семьи  сгонялись с земель, где жили целыми поколениями. Хуже нашей коллективизации. Не слышал про расизм. Во всяком случае, не написал ничего об этом. Преподавал.
Я долго не мог понять, как при жестокой цензуре, напечатали «Бабий Яр» Евтушенко.  Он ни слова не сказал о немцах, убивших евреев, но много наговорил о русских, спасших евреев от уничтожения.
Об этом сказал поэт Алексей Марков
Какой ты настоящий русский,
Когда забыл про свой народ,
Душа, что брючки, стала узкой,
Пустой, как лестничный пролет
Забыл, как свастикою ржавой,
Планету чуть не оплели,
Как за державою держава
Стирались с карты и с земли.
Гудели Освенцимы стоном
И обелисками дымы
Тянулись черным небосклоном
Всe выше, выше в бездну тьмы.
Мир содрогнулся Бабьим Яром,
Но это был лишь первый яр,
Он разгорелся бы пожаром,
Земной охватывая шар.
И вот тогда - их поименно
На камне помянуть бы вряд, -
О, сколько пало миллионов
Российских стриженых ребят!
Их имена не сдуют ветры,
Не осквернит плевком пигмей,
Нет, мы не требовали метрик,
Глазастых заслонив детей.
Иль не Россия заслонила
Собою амбразуру ту ..???
Но хватит ворошить могилы,
Им больно, им невмоготу.
Пока топтать погосты будет
Хотя б один космополит, -
Я говорю :
"Я - русский, люди!"
И пепел в сердце мне стучит.
За это на него ополчились Эренбург,  Маршак и Симонов, встав на защиту Евтушенко. Вмешался Хрущёв.

17 декабря, в Доме приемов на Ленинских горах состоялась встреча Никиты Сергеевича с творческой интеллигенцией страны (человек примерно 300). И тут оказалось, что Евтушенко, Бабий Яр и антисемитизм занимали не только Шостаковича, но по-прежнему и его, Хрущева: «Этот вопрос очень важный — борьба с антисемитизмом... Я воспитывался в Донбассе, я в детстве своем видел погром еврейский в Юзовке, и я только одно скажу, что шахтеры в своем абсолютном большинстве, даже шахтеры, были против этого погрома. И когда после погрома прокатилась волна забастовок, кто был в большинстве ораторов среди этих забастовщиков? Евреи. Они были любимы. Они были уважаемы. Вот Бабий Яр. Я работал на Украине и ходил в этот Бабий Яр. Там погибло много людей. Но, товарищи, товарищ Евтушенко, не только евреи там погибли, там погибли и другие. Гитлер истреблял евреев. Истреблял цыган, но на следующей очереди было истребление славян, он же и славян истреблял. И если сейчас посчитать арифметически, каких народов больше истреблено — евреев или славян, то те, которые говорят, что был антисемитизм, увидели бы, что славян было больше истреблено, их больше, чем евреев. Это верно. Так зачем выделять, зачем порождать эту рознь? Какие цели преследуют те, которые поднимают этот вопрос? Зачем? Я считаю, это неверно».
То, кáк при Хрущеве «любимы и уважаемы» были в освобожденном Киеве и на Украине в целом чудом уцелевшие евреи, хорошо известно. Вот его слова:
«...Но мы объективны: евреи в прошлом совершили немало грехов против украинского народа. Народ ненавидит их за это. На нашей Украине нам не нужны евреи. И, я думаю, для украинских евреев, которые пережили попытки Гитлера истребить их, было бы лучше не возвращаться сюда... Лучше бы они поехали в Биробиджан... Здесь Украина. И мы не заинтересованы в том, чтобы украинский народ толковал возвращение советской власти как возвращение евреев».

Евтушенко отвечает «дорогому Никите Сергеевичу»:
Тов. Лебедев подробно изложил мне содержание Вашего телефонного разговора из Киева: Ваше огорчение моим выступлением, а также замечания по поводу моего стихотворения «Бабий Яр», опубликованного полтора года тому назад.
Должен Вам сказать, что все это меня глубоко опечалило и заставило задуматься, ибо Вы для меня человек бесконечно дорогой, как и для всей советской молодежи, и каждое Ваше слово для меня означает очень многое.
Ведь все те замечательные перемены последних лет, в силу которых все писатели, и я в том числе, имеем возможность как никогда вдохновенно работать, произошли благодаря Вашему благородному и даже просто героическому участию.
Вашу непрерывную заботу ощущает весь советский народ, и мы, писатели, на участке нашего труда во имя коммунизма.
Эта забота выразилась и в самом факте недавно произошедшего совещания, и в самой творческой атмосфере размышлений о долге писателей, художников, композиторов перед своим народом, которая царила там. Надо сказать, что, несмотря на вашу критику в мой адрес, а может быть, благодаря ей, я ушел с совещания, как никогда преисполненный стремления работать и работать.
В самое мое сердце запали Ваши слова о том, что у нас не может быть «мирного сосуществования» в области идеологии, как не совсем удачно выразились авторы одного письма, и многие другие Ваши слова мне тоже навсегда запомнились.
Теперь о моем выступлении.
Вы знаете, Никита Сергеевич, что я давно мечтал встретиться и поговорить с Вами о самом наболевшем, о самом насущном, о многих вопросах, где еще кое-что неясно для меня самого. К сожалению, этого не случилось. Я был счастлив, что мне была предоставлена возможность говорить в Вашем присутствии и в то же время несколько растерян этой возможностью, так как слишком многое хотел сказать.
К тому же я в первый раз выступал на таком высоком собрании. Я очень волновался и поэтому не высказал многое, а многое высказал, может быть, сбивчиво.
Но повторяю — все это произошло только от волнения.
Мне было больно узнать, что некоторые фразы показались Вам бестактными. Если объективно они выглядели именно так, то со всей искренностью хочу заверить Вас, что субъективно у меня не было, да и не могло быть желания совершить какую-нибудь бестактность, ибо — повторяю — Вы для меня необыкновенно дорогой, родной человек.
Я очень благодарен Вам за Вашу деятельность на благо народа, а также Вашу личную отцовскую помощь в моей поэтической работе.
Как же я мог обдуманно хотеть сказать что-либо обидное для Вас?! Мне горько, что мои слова в Ваших глазах не выглядели так, как я бы хотел.
Так в жизни мне еще не было больно никогда.
Я не спал всю ночь после разговора с Владимиром Семеновичем. Я размышлял буквально над каждым Вашим словом.
Ночью же, глубоко продумав все Ваши замечания, я написал для моей новой книги другой вариант стихотворения «Бабий Яр», и должен Вам с радостью сказать, что оно теперь мне кажется гораздо лучше и с политической, и с поэтической стороны.
Дорогой Никита Сергеевич!
Владимир Семенович передал Ваши слова, что Вы не хотите верить, что Вы обманулись во мне.
Хочу Вас заверить, что Вы во мне не обманулись и не обманетесь. Пока я жив, все свои силы я буду отдавать делу построения коммунизма, делу Партии, делу народа, тому самому благородному делу, в которое Вы вложили столько труда и мужества.
Ваш Евг. Евтушенко.
К письму была приложена новая — подписанная — редакция «Бабьего Яра», напечатанная автором на той же пишущей машинке, что и само письмо. Обычно считалось, что эта — 1962 года — редакция заключалась в замене двух строф из первоначальной редакции 1961 года двумя другими (см. ниже), из-за чего акцент радикально переменился — с мученичества евреев он переносился на страдания всех советских народов.
Евтушенко, редакция 1961 г. Евтушенко, редакция 1962 г.
Мне кажется сейчас — я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне — следы гвоздей. Я тут стою как будто у криницы,
Дающей веру в наше братство мне.
Здесь русские лежат и украинцы,
Лежат с евреями в одной земле.
И сам я, как сплошной, беззвучный крик
Над тысячами тысяч погребенных.
Я — каждый здесь расстрелянный старик.
Я — каждый здесь расстрелянный ребенок. Я думаю о подвиге России,
Фашизму преградившей путь собой,
До самой наикрохотной росинки
Мне близкой всею сутью и судьбой.
Но мы этих исправлений не увидели. Почему же он так упорно держался первого варианта?  В это время евреи потоком уезжали из СССР в Израиль. Поэтому ни у кого не должно было быть сомнений, что русские главные антисемиты, поэтому евреи бегут. Знал, что на западе никто не знает, что Бабий Яр украина, все будут думать, что Россия. Русские  расстреляли. Зная силу еврейского лобби, был уверен, что его прославят.
Поэма «Бабий Яр» — именно она! — принесла ему поистине всемирную известность и даже славу. В его номинации на Нобелевскую премию 1963 года «Бабий Яр» — основной аргумент. Ее перевели на 72 языка, не считая музыкальных, и среди ее первых переводчиков — великий Пауль Целан.
Свой переводчик нашелся для поэмы даже у чекистов из ФБР, тупо «пасших» поэта во время его триумфальных туров по США. Рассекреченное недавно 400-страничное (sic! У ЦК КПСС меньше!) досье на Евтушенко весьма бы порадовало их коллег-интеллектуалов из КГБ. ФБР держал поэму «Бабий Яр» за психологическое оружие в борьбе с СССР и американскими коммунистами. Спецагент Баумгартнер сообщал о «лютых нападках» на поэта в СССР и всерьез сравнивал их с травлей Пастернака. К своей записке он приложил перевод поэмы, выполненный нью-йоркским отделением ФБР, с соответствующим предисловием: так что Евтушенко почитывал не только Юрий Андропов, но и Джон Эдгар Гувер.
А в 1983 году, спустя 22 года после первопубликации в «Литературке», реабилитации удостоился и текст стихотворения — в его первоначальной редакции.
Автограф стихотворения Евтушенко еще в 1969 году продал на аукционе в Лондоне за 320 фунтов стерлингов: анонимный покупатель передал его в библиотеку Иерусалимского университета, она же Национальная библиотека Израиля.
Как всегда, Евтушенко был очень искренним, каясь в заблуждениях. Теперь у меня нет сомнений, что Евтушенко русофоб, возбуждавший ненависть к русским сознательно, продуманно, расчётливо. Он хотел мировой славы, для этого писал бабий Яр, в котором писал не о расстреле евреев