вопрос: почему, каким образом жертва одного оказалась приемлема, тогда как жертва другого была отвергнута? Речь, конечно, не идет о том, что Бог с большей готовностью принимал один род пожертвований, чем другой. Бог смотрел не на жертву, которая не могла ничего особенного выразить о человеке: тот давал, что мог, давал, может быть, все, что только мог материально; но Бог смотрел в сердце человека. С одной стороны был человек, который от всего сердца, радостно, как бы принимая в себя всю красоту мироздания, весь смысл мироздания, возвращал Богу в виде дара, с любовью, ликующе, то, что ему было дано от Самого Бога; с другой стороны был человек, который был весь привязан к тому, что у него было, он от этого отделял, сколько требовалось, чтобы Богу выразить свою преданность, свое почтение, свою веру посильную, но хотел сохранить землю для себя, отдав Богу подобающую Ему часть. С одной стороны, – открытость сердца и открытость рук, с другой стороны, – замкнутость сердца, собственничество и из этого собственничества какая-то «подачка» Богу. Вот что является, мне кажется, в моем ограниченном понимании, объяснением этого поступка и этого отрывка из Ветхого Завета.
Раньше чем перейти к более отрадным рассказам о подвижниках веры в Ветхом Завете, я хочу остановить внимание еще на одном мрачном человеке – на Ламехе. Мы о нем знаем чрезвычайно мало; одно только знаем ясно: он сказал своим женам, что если за Каина отомщено будет семижды, то за него будет отомщено семьдесят раз всемеро (Быт. 4:24). И вот о чем я хочу сейчас говорить: о мести. Ламех был чем-то, кем-то обижен. Мы не знаем, кем, не знаем, чем, но для нас важно то, как он отозвался на обиду. Обида для него не мерялась тем, что ему сделали, чем ему досадили, она измерялась только тем, что досадили ему, что он – центр всего, и неважно, велика ли обида, мала ли обида: важно, что некто смел коснуться его, – его покоя, его жизни, его достояния (мы не знаем, чего именно). И его ответом была месть. Причем не такая, как позже в Ветхом Завете говорится: «Око за око, зуб за зуб» (Исх. 21:24), то есть если тебя ранили в глаз, не смей наказывать обидчика больше, чем ты был им ранен. Если тебе сделали нечто и ты захочешь как бы «отплатить», отплачивай, но не прибавляй ничего, никакой мести к тому, что тебе сделали. Это, конечно, в Евангелии превзойдено заповедью о прощении, но в примитивном обществе это уже имело огромное значение сдерживающей силы. Ламех стоит как образ человека, который не только не может простить, но даже неспособен быть справедливым, потому что справедливость, судебная справедливость может потребовать, чтобы человек был наказан равным, но не большим образом, скорее всего – меньшим образом: цель наказания – привести его к сознанию, а не заставить страдать столько же или даже больше, чем он заставил страдать другого.
И тут я хочу провести параллель. У меня был друг, который целых четыре года провел в концентрационном лагере в Германии. Он был сотрудником матери Марии Скобцовой, о которой многие, наверное, знают1. Он был старше меня лет на двадцать пять, строгий, крепкий, порой суровый человек, прошедший первую мировую войну и переживший всю поистине крестную, тяжелую жизнь эмиграции. По возвращении я его встретил на улице, бросился к нему и спросил: Что Вы привезли обратно из концентрационного лагеря? – Безнадежную тревогу!.. – Неужели Вы потеряли веру? – Нет, но пока я был в лагере, пока я был терзаем, мучим, голоден, пока надо мной висела возможность пыток и смерти, я в любую минуту мог обратиться к Богу и сказать словами Христа: «Господи, прости им, они не знают, что творят!..» (Лк. 23:34). А теперь я на свободе, но я не знаю, переродились ли те люди, которые нас так зверски мучили, перестали ли они быть тем, чем они тогда были, раскаялись ли они, покаялись ли они, стали ли они новыми людьми? И когда я теперь обращаюсь к Богу с молитвой о их спасении, у меня всегда такое чувство: а вдруг Бог скажет: а чем ты докажешь свою искренность? ты живешь теперь свободно, спокойно, ничем не страдаешь, – легко тебе теперь о них молиться...
Вот чего Ламех не сумел сделать. Он не сумел посмотреть на того, кто его обидел, или глубоко ранил, или обездолил, и подумать: Какой он несчастный человек! Если бы только он мог раскаяться, если бы только он мог понять, он был бы новой тварью, и мы тогда могли бы быть братьями, обнять друг друга и назвать друг друга братьями!..
Авраам жил, как теперь можно было бы выразиться, в языческой стране, он сам в то время был тем, что мы теперь назвали бы язычником, но он был человек праведный, стремящийся всей душой, всем своим существом к почитанию Бога, к познанию Бога, к служению Ему, к верности – ради Бога – и людям. И вот в какую-то ночь он услышал голос, назвавший его по имени: Авраам... Он понял, Чей то был голос. Звучал ли этот голос в его ушах или в его сердце, мы знать никогда не будем; мы одно знаем: когда он услышал этот голос, он узнал сразу, внутренним чутьем, что с ним говорит Живой Бог; он спросил этого своего Бога, чего Тот от него ожидает, и Бог ему ответил: Он приказал Аврааму выйти из своего народа, выйти из своего племени, удалиться от самых близких людей и идти, куда Бог его поведет. В каком-то отношении это возвращение к состоянию Авеля: «будь свободен от всего, что тебя связывает, порабощает, приковывает к земле, и иди, и Я буду тебя вести: вести внутренним чутьем, вести обстоятельствами твоей жизни, вести туда, куда Я хочу тебя привести в конечном итоге». И Авраам встал, собрал свою семью и ушел. Ушел, если можно так выразиться, «куда глаза глядят», не зная, куда он идет, зная только одно: что Бог верен, что Бог не лжет и что Бог призвал его идти куда-то с какой-то целью. И его доверие к Богу было настолько сильное, простое, что он никакого вопроса Богу не поставил, не спросил «куда?» и «зачем?», а только пошел как бы по вдохновению, услышав этот зов. И пришел он в ту землю, которую назвал землей обетованной (мы в христианскую эру называем ее Святой землей); и там он осел.
шПри моём желании делиться с другими своими интересами в прочтении одного или другого, мною выбранного, я всегда рискую тем мнением со стороны, которое способно спровоцировать неправильное понимание моей сути. Некоторым покажется, что мой интерес вызван зависимостью от определённых знаний. Другие могут подумать, что мне делать больше нечего. А мне всегда хочется делиться интересами только по одной причине - по Любви к ближнему своему. Ведь тогда, когда на мое сознание ложится знание Истины я испытываю такое чувство торжества, какое может испытать такой же человек, как я. По такой же причине - Любви к ближним своим. В наше время веками так много существует мнений, которые уже сейчас нуждаются в фильтрации, чтобы знание воссияло среди всех догадок и сомнений. Истинные знания нуждаются в освобождении от многовекового хлама. Почему Библия до сих пор остаётся фундаментов истинных знаний? Потому что с Библии началось истинное знание. Она есть корень всякого мнения о Боге и о вере в Бога.
Можно стесняться признаваться в том, что ты иногда, но читаешь Библию. Можно хвастаться тем, что ты умеешь читать Библию на другом языке. Всё может быть. Но торжество знания исходит только от понимания того, что есть Истина. Потому что именно от Истины, от прозрения отказаться никогда не получится.
Лично я не имею претензий ни к тем, кто читает Библию, ни к тем, кто не видит в этом смысла. Но одно, лично для себя, я отметила. Те, кто не ограничил своё существование бытовыми потребностями, на мой собственный взгляд, отличаются особенным чувством интеллекта. И при всём сопротивлении со стороны они обладают удивительным терпением по отношению ко всем другим. Этому терпению можно позавидовать. Ибо о чём мы ещё можем мечтать, когда истинно любим своего ближнего? И разве не за терпение по отношению к нам, и к нашим всем выходкам мы потом благодарим от всего сердца?
Мне очень часто хочется произносить:»Спасибо, что терпели меня». И ещё чаще хочется благодарить Бога за то, что я могла терпеть. Это нормальные желания для нашей материально настроенной жизни. Понимая причины страданий тех, кто зависим от порока, ты ещё глубже понимаешь происходящее. И именно по этой причине твой риск носит благородное понятие. Ведь цель состоит в одном - спасение.
