Заметка «Поэма против эпохи» автора Андрей Карпов

Насколько большим может быть стихотворное произведение?

Само собой, никаких формальных ограничений не существует. Пиши себе, сколько хочешь. Но человеку свойственно в числе прочего также и управлять своими желаниями. Надо ли хотеть, например, написать поэму?

Есть ведь такой существенный момент: стихотворение можно написать на одном дыхании, как говорится, «по вдохновению», но за пределом некоторого числа строк прилив вдохновения явно закончится. От текста придётся отойти. А затем к нему надо будет возвращаться — и идти дальше. А если дальше, то нужен какой-то план, и надлежит следовать этому плану.

Поэмой называется стихотворное произведение большого размера (как это говорят — «крупная форма»). Но размер — не просто характеристика объёма, он имеет ещё и организующее значение. Большое пространство требует инженерии или ландшафтного дизайна. Оно должно быть выстроено, чтобы быть именно произведением (с авторским замыслом), а не фрагментом дикой среды, куском первичного семантического хаоса.

У поэмы должна быть некая цель, соответствующая избранному инструментарию. В данном случае инструментом выступает как раз длинный стихотворный текст. Поэма — не вздох, не выкрик, не признание, а повествование. Если взять любую известную поэму, всегда можно сформулировать, о чем её автор хотел нам повествовать. Пушкинская «Полтава» рассказывает об измене Мазепы и Полтавской битве. Лермонтовская «Мцыри» посвящена трагической судьбе ее героя. Есенинская «Анна Снегина» — о истории взаимоотношений. Собственно, это такой же роман в стихах, как определил жанр своего «Евгения Онегина» Пушкин. «Авось» Вознесенского — это решение той же задачи, но с историческим уклоном. «Реквием» Ахматовой — выражение материнской боли. «Братская ГЭС» Евтушенко — гимн новому обществу. «Облако в штанах» Маяковского — критика общества старого, замешанная на несчастной любви.

Всякая поэма имеет композицию, а композиция тяготеет к сюжету. У поэта, создающего подобный текст, должно быть, что рассказать. В некоторых случаях сюжет как бы теряется, повествование растворяется, уступая давлению специфической образности поэтического языка, но тогда этот язык должен быть достаточно талантлив, чтобы удерживать внимание читателя до тех пор, пока сюжетная линия не проступит вновь.

Тут необходимо, так сказать, диалектическое единство: повествование борется с поэтизацией, не давая ей полностью размыть конкретику содержания, но в то же время оно интересно в первую очередь именно потому, что ведется с помощью поэтического инструментария — все эти образы, метафоры, музыкальность и легкость запоминания благодаря рифмам и ритмике…

Каждый автор знает секрет Полишинеля: повествовать прозой проще. И даже не только проще, но и эффективней — прозой можно сказать больше: прозаический текст способен нести больше нюансов, он лучше поддаётся авторской обработке; в прозе для любой мысли можно найти ту форму, которая будет передавать её чуть ли не совершенно, отсекая случайные и избыточные коннотации. Поэтому много кто в истории литературы, по молодости разговаривавший исключительно стихами, в более зрелом возрасте открывал для себя широту горизонтов, достижимых с помощью прозы. У поэтов всегда чесались руки написать роман.

Почему же тогда случались поэмы? Велико искушение подчинить повествование звуковой магии стиха. Это своего рода проверка на статус, проверка через масштаб. Если ты можешь не просто вязать строки в стихотворные строфы, но способен заставить их рассказать историю, то ты подлинно большой поэт.

Однако любое произведение — это мост, соединяющий двух людей. На одном берегу стоит автор, а на другом — читатель. Мало написать что-либо, надо ещё чтобы его прочли. Прочитать короткий стишок может каждый (поэтому так легко распространяются стихи-«пирожки» («порошки») и стихотворные мемы), а прочитать длинное стихотворение — это уже настоящий труд.

И читатель внутри себя обязательно спросит: а зачем ему это? Что он получит от того, что прочитает поэму? Настолько ли хороша история, чтобы выдержать продолжительное испытание стихотворной формой? Или настолько ли хороши стихи, чтобы терпеть несвязицу или тривиальность повествования?

Современный читатель привык к историям, которые резво начинаются и держат в напряжении до самого конца. То, что некогда было названо литературным отступлением, сейчас не в моде. Литературное отступление — говорящее название, не правда ли? Это такое пространство внутри сюжета, в котором автор даёт особую волю художественному, множа описания, рассуждения, играя слогом. Долгое время такое пользовалось спросом и вызывало восхищение. Умение сделать красиво ценилось; сейчас художественное мастерство как бы отступило на второй план. Наиболее популярные хвалебные эпитеты другие — ярко (броско), ново (свежо), вызывающе (провокационно).

Примерно одновременно с пиететом перед художественным иссяк и интерес к поэмам. Это ведь явления одного порядка — игра словом (или со словом), и нет принципиальной разницы, как организован результирующий текст, — по канонам прозы или поэзии. Единственная игра смыслов, которая ещё признаётся, — это юмор; если нас смешат, мы снисходительны и можем слушать более долго. В этом, наверное, один из секретов успеха сказки «Про Федота-стрельца, удалого молодца» Леонида Филатова — последнего длинного стихотворного текста, вдруг ставшего популярным. Другой его секрет — обращение к фольклору; это пласт самого живого в культуре. Достаточно предложить читателю сказку, и он уже наполовину твой — далее всё зависит от уровня твоего мастерства.

Грустный вывод: у серьёзной поэмы сегодня практически нет шансов. Сложно представить, какая тема может удерживать читателя столь прочно, чтобы он согласился уйти в художественное на длительный срок. Мотивация поэтов никуда не делась, поэтому писать поэмы они могут по-прежнему, но читать их уже не будут — и те, что уже вошли в историю литературы, сегодня читаются, скорее, из историко-литературного интереса (по обязанности образованного человека), а не ради удовольствия, куда уж тут найти себе места новым. Для того чтобы вернулось желание радоваться красоте слога, должна измениться сама жизнь — её темп, способы проведения досуга, ценности и цели, довлеющие в повседневности.

Иллюстрация: Г.Н. Веселов Пушкин за работой, 1964

Читайте лучшие стихи современных авторов и классиков в ТГ-канале ЕЖЕДНЕВНИК ПОЭЗИИ https://t.me/stihydnya