В эту пропасть нырнуть, от всего отрешиться
слишком трудно, привязан к земле изнутри.
Только лезвием остро проходит граница
меж покоем и тем, что так ярко горит,
но зовёт в обречённость и не обещает,
отнимая последнее то, что имел.
На краю замираю, стою, не дыша, я,
отдаваясь неслышно пришедшей зиме,
обрывая все нити осеннего плена,
забывая о лете, которое – дым,
притяженье желания к чьим-то коленям,
что пьянило и грело настоем густым.
Новый снег выстилает обманное ложе,
с виду мягче лебяжьего пуха, и сном
манит, нежно волнуя и сладко тревожа,
хоть и вымерзнет в нём всё, что обнажено.
|
