КРЁЗ
Се начинаю запев кликами муз вдохновенную повесть,
Волей богов излагать, что предначертано, то должно уродиться.
Минуло в далекие лета возгласимое мною предание,
Бросив заботы мирские, герои давно улеглись по могилам,
Прахом истлели тела, и следов от гробниц не найти как свершений,
Лавры могучей державы поглотила земля тучною пылью.
Вспомним стремления жизненной доли мужей благородных,
Яростных сердцем, отважно хранивших дух в кулаке,
Божьим велением священным вернемся к воскресшим древним деяньям.
1
Не уклониться чему-то, страстно пылая усердием,
Прочь от природных начал, бега времен устремлений;
Счастья устоям всегда установлен предел неизбывно, –
Моря изменчивы волны, гонимые властью ветра,
Сила желаний людских не устоит непреклонно,
Светом душа переменчива посланным вымыслам века.
В пору, однако, начать облекать своей мыслью слово,
Взорам представить твоим предъявленье ушедшего племя;
Сущего внемли закон, неразумие прочь прогоняя,
Не упусти смысла нить, конец песнопения читая.
Меж тем, чтоб уроки извлечь из намеченной цели,
Стихом полагаясь на разум, ведомое вам изреку.
* * *
Лидии Крез многославный восхваленный сокровищем царским,
Властитель земель плодородных, в миру вознесенных богатством,
Заветный Мермнадов наследовал трон, – незаконного рода оплот.
Крезову славу венчали, многозлатнейшим царем нарекая,
Пактол полноводный золотого песка в изобилье родитель,
И Герм златокудрый = щедрый источник монет золотых,
Лидийской земли бездонный величья родник беспрерывный.
Крез преумножить богатством стремился сияние славы,
Солнце затмить неуемною жаждой вожделенного блеска,
Судеб самочинный вершитель облеченный полною властью,
Алчный и дивный души его бог – песок золотой.
Бед провозвестник окрестных держав неисчислимостью войска,
Он топот нежданно зловещий являет коней быстроногих,
Царскою волей на жалкий исход обрекает другие края.
Под властью великою Сард оказались Троада и Мисия,
Грозных Киммерийцев забыты набеги нещадные,
Взят Колофон, подчиненьем подвластны эолийцы, памфилы,
Обузданы обложенные данью прибрежных греков города.
Фригийцы Лидии могучий трон блюсти принуждены,
Благоговейно чтут его влекомые дорийцы, ионяне и халибы;
Так войны вел лидийский царь, соседние народы подчиняя,
Верша державною рукой, высокоцарящий дух смиряя.
Он восседает на троне высоком в изысканно пышном наряде,
В чудном роскошном дворце неземного виденья обличия;
Всюду златых изваяний сверкают волшебные блики,
Ярко затмило глаза сиянье фигур изобилие,
По узорным коврам обвилась лоза винограда златая,
Чаши и кубки из золота слиты, килик обильный вина.
Блеском играет дворец долговечно увенчанный в мрамор;
Стража и слуги в пурпурных нарядах гуляют богатых,
Пестрой толпой разрядились придворные светские чинно,
В чарующие ткани аристократов собранье благосклонно увитых.
Зрелище роскоши нектаром объято благоуханных цветов.
Прибыл мудрец из Эллады к встрече с царем побужденный,
Гостеприимства с восторгом воспетого изведать желая;
Пред гордым сознания взглядом царя, но радушно любезным,
Видом смиренным немедля представился знания сын.
Крез, почитатель Эллады, склонялся к наукам душой приобщиться, –
«Покровитель семи мудрецов» нарекает его народ Арголиды.
Мудреца известить о себе повелели придворные слуги, –
Кто он, как долог был трудный скитания жизненный путь.
Молвил хозяину скромно приветствие гость благодарный:
«Радуйся! О великий, увенчанный силою муж достославный!
Кассий я Клиомен, повидавший чужие далекие страны
Прибыл в державное царство почтить твою громкую знатность,
С мыслью пытливой воздать на Сарды свой взгляд досточтимо,
Равно суждения ради твой дивный престол лицезреть самолично».
Гостя, внимая угодную речь, на прием возгласимую живо,
Кассия мнение верное знать любованьем плененное
Крез возжелал, величие счастья подтвержденье услышать.
О том вопросил разумного мужа властитель державный:
«Гость из Афин, искушенный в заветных науках премудрых,
В живительный знанья источник углубленный всемерно,
Царю поведай истину влечения желанную причину, –
Встречал ли ты счастливее меня земного человека,
Быть может, слышал когда-нибудь, путешествуя в свете подлунном,
Кто превзошел лидийского царя, ведомый златом славы».
Выслушав, молвил ответ несмущенный философ нисколько:
«Неизмеримо объятным владеешь богатством, увенчанный славой,
Безумно завистников манишь, обладанием власти томимых,
Но человек лишь игралище случая не щадимого рук.
Владеешь рабами, но сам стать рабом не избавлен,
Сегодня обед в Пританее, встречаешь на завтра остракизма свершенье;
Счастье мгновенно, случай неверный им правит сурово,
Участь печальная многое может сменить нежеланно.
Воля богов – вероломен успех переменчивый разом,
Смиренно ведомые мы по велению зыбкого времени.
Не сопутствует счастью сокровищ достаток камней драгоценных,
Неразумие знаний, исполненных мудрости, пиршество губит.
В усердии мудрость пытливом взрастил если ты, как служитель,
Обращенных к таланту во благо учений достиг устремленный,
Только тем истины меч защитит от корысти глумливой.
Ненасытная зависти алчность благосклонною верой убита
У приверженных велению мыслей благих алтарю…»
«Львиную силу мою ты на диво во всем повергаешь, –
Крез возгласил, раздосадован слышанной мудростью путника –
Честь моя царская соизволенья благого словно не знает?
Может, достоин Зевс – вседержатель задумать торжественней тризну
Своим сокровенным обличьем, воздавши свершениям славу».
«Царь лидеян, глава досточтимый – мудрец свою речь изъясняет –
Прежде и ныне дланью отвергни сужденье в облаченном величье;
Беспечно ступая в человеческой жизни чередой постоянства,
И достигнув вод Флегетона подземных, суждено лишь счастливому.
Блаженная жизни кончина должна величать так подобно причастных.
В деле во всяком исход человеку дарован судьей не щадимым,
Многим блаженство судьбы воздавалось на миг божеством,
До той же поры, как сгубило навек их паденьем склоненных.
Пока человек не познает смирения жизни кончину благую,
Велением божьим назови лишь удачным его, но не счастливым!»
Крез изумленный посчитал афинянина глупцом, расставаясь,
Если в сей день ради смерти грядущей счастье царя отвергает.
«Только свое каждый хвалит» – внявший властитель обличал мудреца.
2
Двое родных сыновей подросли у великого Креза,
Один – глухонемой калека, как без дыхания рыба жалкий,
И доблестный Атис – преемник царственного рода превосходный.
Между ровесников храбростью первый из многих Атис несравненный,
Чудной души богоравной, оплошность способный не знает
Неудержимый воитель неистовой силой бесстрашный.
Как-то разбуженный утром, насмерть перепуганный Крез,
С ужасом был сновиденьем сражен о погибели милого сына.
Был пораженный железным копьем Атис, как знамением божьим,
Образом сна нежеланного являя сердечную рану.
Царь поспешил приказать, избежать дабы гибель незваную,
В женских покоях оружие спрятать назначенья подобного,
Чтоб ни копье, и не дротики, грозно на стенах висящие,
Сына лишить не смогли драгоценной единственной жизни.
Крез порешил без отсрочки женить его, как наследника трона,
И никогда не пускать воевать, опасаясь несчастья свершения.
Временем тем покоренных мисийцев в царство посланцы пришли,
В отчаянье тщетных стараний правления найти благосклонность.
Вепрь небывало огромный, – обитатель Олимпа Мисийского,
Вниз опустился со злым намерением, нив разоритель.
Жертвой напасти на нивах терпенье отравлено вепрем,
Зверь расторопный трепет явил неотвратной тревогой,
Гнусно неистовый в бездну ввергает, ущерб причиняя,
В гневе он страшен, стремительно быстр и расчетливо хитрый.
От хищных набегов спастись, возжелав, разыгравшихся часто,
Не в силах достойно сразиться к чертогам посланцы явились.
Сказ свой поведали, низко склоняясь перед царем, с мольбою в надежде.
Крез отвечал им отказом, прослышав их просьбу, охотой сына занять,
Сон роковой не забылся с могильным исходом нежданным:
«Сын мой без выдумки вашей хорош – отвечал повелитель, –
Царский милее дворец в новобрачное время Атису,
От глупого вепря страх извести другого отправлю охотника».
Просьбу услышав мисийцев, юный Атис беспокойный
Травлею вздумал избавить от страданий несчастный народец,
Креза посланцам отказ безучастьем его удивил.
Он к отцу обратился, с надеждой пытая, печалью охвачен:
«Спрятать куда от людей мне глаза молодые не знаю,
На силу мою сограждане скверно решат отозваться?
Во славу всегда отличиться я искусно в походе стремился,
В мненьях к лицу ль мне плодить малодушия трусость бездействием?
Дозволь на охоту собраться, иль дай ответ разумный сетям».
«Мой наследник единственный, безмолвный калека вне счета,
Здесь о тебе не питаю я мнений недостойно отвратных, –
Боги явили конец твой поспешный во сне мне недавно
Смертью жестокой стремимый удар от копья на погибель.
Сном тем постигнутый в смятение, мозг мой окутался страхом,
Скоро уготовил женитьбу, от дел, чтобы бранных отринуть,
И уберечь от опасных затей предприятий военных».
Не унимался юный в ответ, помня почтение сыновье:
«Не ужасайся, отец мой могучий, вещий сон оказался неправый!
Ты понапрасну терзаешься от сновидения сомненьем,
Смертный мой час объявила кончина копьем из железа,
Но вепрь безрукий, безкопейный встревожил разум твой царский.
Злой неудачи не может случиться в причудливом этом занятии;
Не снилось погибели от зверя подобной, ни от копья или клыка,
Печаль прогони, не людского соперник пребудет обличия.
Искать удалиться позволь разъяренного злобного вепря;
Ужель обратясь, пожалели мы вдосталь богам приношений,
Даря благолепно доныне, сохранить безопасность в угоду?»
Царя беспокойные речи сыновьи смягчили о виденном в ночи,
Внушая устроить охоту и извести бесследно злую беду.
Тотчас же Крез повелел призвать фригийца Адраста,
Царского Гордия рода, защиту в лидийцах нашедшего.
Некогда он осквернился, нечаянно брата убив непристойно,
Изгнан отцом и очистился крезовой доброю волей,
Дружески принят во двор величавый приближенным к царю.
Крез обратился к нему: «Я очистил тебя от скверны пятнавшей,
Упреков бесславно тяжелых, достойных постигшей беды;
Так сослужи мне свой долг, обходимый добром до защиты,
Лишений досужих предел увидавший в стенах у меня покровимый.
Стражем для сына прошу быть тебя неустрашимо покорным,
Который охотою занят, исполненный ратною силой;
Следуй за ним неизбывно отвергнуть опасность дороги разбойной,
Внезапно коварной на происки рук хитроумных к щедротам чужим».
Внявший царю отвечал, преклонившись Адраст благолепно:
«С легкостью, мой повелитель, спутником верности стану,
Вверься спокойно возложенным думам, на меня полагаясь,
Добром за добро я готов угодить, защищая величие царства,
Возвратить невредимым Атиса и от вражеских бед охранить».
Со сворою собак отряд отборных воинов нарядил сын царский,
Зверя к Олимпу выслеживать, выступив победно настроенный.
Недолго искусно причастные к промыслу отдаляли ведомое дело,
Удалось возбужденным охотою псам сыскать несмышленого вепря,
Видом ужасного, словно злобная сила, пришедшая в ярость.
Принялись чащею гнать неуклюжее тучное тело,
В жертву погибельной пытке, радостно копья с силой кидая.
С малым конным отрядом в округу Адраст удалился,
Чтобы выйти прямою дорогой вепрю нежданно навстречу
И возложить неизбежный охоте конец без промедленья.
Вот видит он, стремимый достиженьем, ниспосланный удачи рев, –
Заветное животное, гонимое на одр смертельный,
За зверем в беспорядке неотступно спешила конных рать.
Поднял Адраст копье, исполненный досужего решения
И выпустил из рук, метнув, что было страшной силы,
В ужасное создание небес, в источник многих бедствий.
Но крепкая рука фригийца на удивление усердья изменила,
От цели отвратив бросок, орудие над ней послало верхом,
Постыдным образом к первейшему из мужей, спешащих следом.
Покорным вопреки увещеваниям им царский оказался сын.
В наследника царского острым копьем запустил чужеземец,
Блестящее кости круша, угодило оно, вонзившись навылет.
В грудь пораженный ударом смертельным расслабился Атис,
От боли глаза помутнели, ослепленные хладною медью;
Со стоном хрипло вздохнул, угрюмо откинувшись навзничь,
Юноша рухнул на землю сраженный. Жалобно дух его вышел.
Звезды явились из мглы почерневших просторов эфира,
Одоленное немощным сном занялось спелое облако видом,
Истекая в глубины высотные ночи небесного моря.
К этому образу времени посланный вестник добрался,
Скорбным сердцем поведать слезоносную участь Атиса,
Смертным рабом с головой наклоненной предстал перед Крезом:
«Горе свершилось над нами, злое убийства стечение,
Наследник лидийский – твой божественный мужеством сын
Погублен несчастный, земную оставил обитель!
Пал в грудь пронзенный со стоном медножальным копьем длиннотенным,
Дух испустил он немедля усопши, слез не роняя холодных.
Худое свершил с ним слуга твой Адраст, не желая позора,
Оружие выпустил, чтобы безжалостно кончить зверонравного вепря,
Умертвил же царевича, руки свои осквернив незлоумышленно».
Выслушав весть от слуги, сокрушился царь потрясенный,
Стал, причитая, взывать свидетелем Зевса Катарсия,
Страдания отца превозмочь от виденья почившего сына,
Злосчастье кляня, об исходе свершения ужаса сна;
Что воителем стражи для сына врага он назначил, не зная,
Что этим погубит его чужеземной рукой дерзновенной.
С юным покойным когда ко двору его прибыли слуги,
Горем убитый безутешный родитель узрел бездыханное тело,
И плачем залился, рыдая, сердцем разбитым правитель:
«Смерти печальный пробил твой час, питомец взращенный,
Под мраморной сенью надгробья заточенным ты будешь до срока.
Милого сына сберечь не сумел, усладить свою старость,
Краткосрочная жизнь прервалась, я не смог отвратить сновидение!»
Так стенал Крез, но Адраст подошел злополучный невольно,
Он потребовал смерти взыскующей, руки вперед простирая,
Жертвой могиле Атиса предстать нежеланно убитого,
Повторной беды несносно ему отягчение суровое,
И обречен очищеньем бесславным он на смертную кару.
Владыка, сникший безмерно, почувствовал жалость к фригийцу:
«Сам ты себя осуждаешь на неблагоносную смерть, чужеземец!
Но невольным убийцей в утрате злосчастной ты стал виноват;
Ведомо боги решили отнять мою радость ниспосланным роком,
Предвозвестив наказание мне, в облаченье сновидения ночного».
Местным обычаем схоронен Атис был в земле погребальной,
Могильный курган воцарил покойно лидеянин знатнейший;
Смиренный Адраст же, его погубитель неизбежно случайный,
Пурпурный кровавый багрец окропил на святилище этом,
Жизнь из себя исторгая, где царскому отпрыску холм возведен.
3
Труд изначальный прервав, ныне поведаю речь неслучайно,
В необозримом далеком минувшем времени мрак раздвигая,
О том, как воцарилась Мермнадов плеяда царей недостойно.
Вспять истечением река бурных времен возвернется,
Чтобы извлечь из забвения Лидии древний порок сотворенный,
Род Гераклидов сгубивший беспечною волей создания.
Благословенный Кандавл Лидией правил в те давние годы,
Древней фамилии власть претворяя, царских потомков Геракла,
Взявших трон в управление от правнуков самого Лида,
Что осчастливил народ нынешним именем зваться.
Род в поколениях наследство страной нес как владыка,
Земель обжитых и послушных, сын подменяя отца.
В войны вступал и союзы, Лидию славя любовно Кандавл,
Нареченный у эллинов Мерсилом, – тираном в ту пору был Сард.
Был среди многих хранителей жизни властителя Гигес надежный,
Особо ценимый царем за достойную преданность духа,
Повеленьям решений Кандавла он послушностью честен,
И от этого Гигесу самое важное царь доверял.
Как-то из помыслов легковесно беспечных присущих величию,
Выразил слог неосторожный Кандавл самовлюбленно слуге:
«С легкостью верить ушам, верный мой Гигес, надлежит побежденным.
Я говорил о красоте несравнимо чудесной жены моей дивной,
Но не измыслишь этого ты, пока не увидишь царицу нагую.
Думы сомненья отвлечь от отменной реальности чтобы,
И без превратности помысла ведать тебе о владычице,
Взором окинуть обнаженное тело царицы постарайся сегодня».
Сокровенно влюблен был державный Кандавл в супругу заветную,
Тудо считая младую самой красивой из женщин на свете.
Застыв изумленный, трепетно Гигес воскликнул в ответ:
«Посмел усомниться бы я в измолвленном мне повелителем!?
Говоришь неразумное, понуждая смотреть раздетой царицу, –
Ведь женщины вместе с одеждою стыд совлекаю с себя!»
«Не поддавайся тревоге, – молвил настойчиво царь, наставляя, –
Испытывать волю судьбы, подчиняя беспутству, не стану;
Тебя я припрячу за дверью в спальном покое царицы,
И невидимым остаться ты должен в снотворных чертогах.
Близко от кресла взирая, будешь скрытно один находиться,
Где раздеваясь спокойно, царица положит одежды,
Так обозримо предстанет нагая и, возлегая на ложе,
Повернувшись спиной, позволит незримо тебе удалиться».
Не подобает слуге уклоняться стремлений желанных правителя,
Им подчиняясь, чужою женой любоваться поставлен.
В спальном покое великим был спрятан с покорностью Гигес,
В нем затаился безмолвный постыдно, предвосхищая видение
В пору отхода ко сну – образу смерти подобного видом.
Нежная обликом скоро в покои явилась Тудо младая,
В вышитом золотом платье, точно доспех обнимавшем фигуру,
Косской пестроузорной ткани, закрепленной искусною фибулой.
Мерно с красы ее сняли одежды служанки – рабыни,
Гигеса взорам представив дары Афродиты, томительно дивные;
Цвету чувства подобна была неземная царица,
Не смог ее красоту божества изваять бы и скульптор,
Не исказив бы работой в портрете совершенства у девы.
Вся она как бы слита из злата, пьянящие роскошью формы,
Бедра точеные и стройные ноги сладостно в ней восхищали,
Обольстительна станом широким, изгибом чарующих персей,
Словно свет от звезды, исходящий из тверди небесной.
Светлоланитная, ленту повязки волос на пол распустила,
Волнистые кудри спадают до плеч несказанных красою,
Гущу их плавно расчесывал гребень слоновой кости.
Ярко светящий очаг в высокородных покоях владычицы,
Взору изящно принял черты ее в отблесках пламени,
Под звучанье служанки звонкоголосой пектиды игры.
Мягко постели касаясь рукой, наклонилась и возлегла
На пурпурное ложе, отдавшись подушкам в объятия.
Томно вздохнула царица ночи, власы разметав;
Спелых два плода – перси вздымались девы прильнувшей,
Змейкой браслета увита рука в сплетении хитром.
Прикрыла глаза, подобные жемчугу, не шевелятся пухлые губы.
Гигес царицей пленился, глядевший таясь из-за шторы,
На полотне коей выткан мифу Арахны подобный паук.
Трепетным взором забылся, не сводит с ней глаз, цепенея,
Юностью блещущей видом буйство крови пробуждала душа,
Словно вскипел на любовном огне или рукою сердце кто сжал.
Но миг удалиться настал из палаты, пользуясь дремою,
Дева не ведает яви, в доме у сна вход нашла.
Выступил он из укрытия, любованья беспутный блюститель,
Дерзкого знанья изведав, в неблаговидный свой пир.
В это мгновенье решила судьба повернуть все иначе,
Царская пассия, вдруг обернувшись в ту самую пору,
Рукой потянулась лекиф туалетного масла поднять,
И увидала осторожный уход почестей царских слуги.
Порочность таимого им намерения стала ей очевидна,
Но скверный ум столь дивного обличием создания
Не объявлять решил пока тревоги вопреки злотворству.
Она осмыслила всю пропасть глубины такого вероломства,
И поняла, кто в покои направил увидеть ее обнаженной.
Козни коварством взлелеяв, царица измышляет худое,
И жаждой крови мужа рассудок потемнел ее для мести.
Так мстительность нрав свой гневливый в сердце разжигает
Бесчестьем фурии Мегеры, злодейством подстрекая женщин
На ненадежный извилистый путь, толкая неверных душой.
День когда занялся, силы достигнув огня от светила,
Жизни подруга царя повелела позвать охранителя Гигеса,
В целях призвания не помышлявшего что-то молодою женой;
Ведь и прежде случалось знать появления по обычным известиям.
Обхождением суровым к нему обратилась, с такими словами:
«Ты совершил непристойность, увидев мою наготу этой ночью,
Но милость всевышнего, – я тебя обличила в злодейском поступке.
Коли так привелось, то выбор даю идти по желанию:
Сам умрешь или Кандавлу учинишь ты насильную гибель,
Взяв в жены меня, станешь лидийцев великим царем.
Умри или действуй!» – так сказала она, к вероломству склоняя.
Сраженный словами царицы безупречный в служении муж
Не знал поначалу ответить что ей на убийственный выбор,
Мольбой убедить он пытался не вынуждать на поступок бесчестный,
Но деве коварством похищенный разум вернуть не сумел.
В выборе неизбежно тяжелом – убить или пасть самому
Избрал себе жизнь, замыслив исполнить он гнусное дело.
О, зыбкая женщин душа, лукавством коварным ты страждешь,
Все прегрешения бездны взрастив в намерения злостных!
Гневу подвержена, скрыто придумав, отмстить воспылала;
Спрятать царица решила убийцу в месте том самом,
Где намерением царя наблюдал без одежды облик он тайно
Ее же самой, и в спальном покое удар роковой нанести
Во время царского сна, – погубить бесславной рукою Кандавла.
Ввела для смерти Гигеса к заснувшему правителю царица,
Который посягнул на жизнь, престол и женщину тем самым,
Убийством притязая, злом страшным счастье для себя добыть.
Так повелось по обычаям людским, в злоумышлениях жутким, –
Облик правителя кровью истекший кому-то приятен,
Божий рассудок затмив, от благодетелей и благостных нравов.
Был навечно кинжалом повержен гнусно убитый Кандавл.
Этим встревожив известьем лидеян, оглашенных повсюду,
В негодовании быстро рожденном к оружью готовых прибегнуть.
Но приверженцы Гигеса убедили послать к оракулу в Дельфы
За известием скорых гонцов, из-за надежды спасения чудом, -
Признает ли новую царскую волю над ними обитель.
Вышел к стечению народа, ответом томимого, Гигес
И возвестил ожидавшим о власти своей подтвержденной признанием,
Державным величием обретшим престол изреченьем, при этом
Излишеством в речи его отдавался как будто бы голосом кубок.
Так овладел он женою и царством смиренным Кандавла,
У Гераклидов отнял законного рода царскую власть,
Роду Мермнадов на долгие годы возложив в исполнение.
Женою своей не хвастай пред другими мужами и девами,
Искушая судьбу, безрассудно собаке голодной показывать кость,
В своем восхищении женщин смертельно ты этим обидишь,
Мужчин убедиться подвигнешь в желании блудном объятых.
Благодатным известьем поведав хитроумного участью Гигеса,
Предвещанием в своем изреченье закончила Пифия слово,
Что должно воздаться возмездие в пятом потомке Мермнадов,
Но этому Гигес значения придать не желал, откупаясь дарами.
В Лидии Крез воцарился правителем пятым Мермнадов…
4
Так повелел преисполненный божественной воли создатель,
Тьмою окутав пучинной грядущее в жизни земной для людей,
В тайне сокрыл человека он рок недоступной для пристальных взглядов,
Так же как сон поднебесных очей лучезарных светила.
Времени тучи раздвинуть надрывно сознаньем стремимся,
Будущность нашу познать неуемно, скрытую в мглистой судьбе;
Но упования тщетны желанием надзвездный закон превзойти,
Будущий след на земле возлагать повелит прошлый опыт, –
Нам наши бывшие дни, как оковы нависли на плечи.
Лето минуло за летом с тех пор, как скорбел царь утратой
О расставании духа возмужалого сына с миром людским.
Думы тревожные Крезу, печаль прогоняя, внушило
Персов державы стремление к высям правления светом,
Мощь их растущая день ото дня. Задался мыслью царь,
Как ему силы опасность сломить к Дельфам с вопросом,
В оракул Эллады, отправив гонцов, к Пифии за прорицанием.
Велено было узнать у нее по прибытии скоро и спешно,
Идти ли войною на персов с успехом в стремлении,
И какие при этом случиться должны неизбежно события.
Произносит вещания в Дельфах, изрекая, Аполлона оракул,
В священных храма покоях пророка богов предвещаний,
Провозвестница Пифия по воле истолкований в нем служит,
Что есть и что будет неминуемо ведомы прозорливой посланья небес.
Несколько раз уж клонилось солнце с поклоном к закату,
Полнотой налившись, зачатая закрепленными сроками,
Округлялась луна в обращении своем поднебесном,
День на двадцатый когда гонцы из Эллады вернулись.
Падая ниц пред великим, вещание жрицы они передали,
Слово за словом реченье признания оракула истолковавшее
Тайну судьбы, приоткрытую ей предсказанием божьим.
Опыт грядущего рока гласило оно в исполнение:
«Ведаю время твое, облаченный просторов держатель,
Слышу глухого внятный язык и трепетно речи немые;
Пред взором распростерто моим родового знамения свершение.
Войско лидийцев в военном походе предстанет и битвы за земли,
Царь идущий войною сокрушает великое царство;
Гость удивленный ступает по бревнам, огня не изведав,
Пророчества коего учат, изумляя многоумной стезею».
Свиток закончил читать с благоговейным доверием Крез,
В правдивости слов провозвестницы Пифии не усомнившись,
В восторге ответом ликует о выступлении всечасно отрадном.
Призывно воскликнул сановникам к царю приближенным:
«Гибелью царство падет сокрушенное, конец уготован недолгий,
Земли персидские в подчинение станут божественной волей;
Новые слуги в хозяйствах нужны и по праву величия,
Персов должны мы разбить, и с добычей домой возвратиться!»
В знак благодарности оракулу вещему за изречение милости
Пышными жертвами Крез приказал одарить дельфийского бога:
Голов круторогих отборных пород возложить гекатомбу,
Отправить излитую золотом статую льва весом в десять талантов,
Огромную чашу для смеси вина отослать Аполлону,
И многие редкости дивной работы в дар от лидийцев.
После того, как обильные храму отправил подарки,
Занялся царь подготовкой к походу со Спартой в союзе.
Среди этих забот обратился к нему лидеянин Санданис,
Он в своем наставлении Крезу совет благоносный подал,
Чтоб отвратить от опасных затей, навлекающих бедствия:
«В поход собираешь людей, спешно биться с врагами желая,
С племенем нижестоящим по сравнению к богатствам твоим.
Не спеют сады, отягчаясь смоквою, зрелых плодов появлением,
Где не множатся даже пышно тучными стадами пастбища,
И окружных расцвет городов не оглашается шумом степенным, –
Хочешь идти ты войной побужденный умножать достояние!?
Так бывает, – довольствуясь малым, роскоши вовсе народец не знает,
Нет многославных богатств у него, полезных для жизненных чаяний,
Но побежденный могучим соседом, не наблюдавший прелестных одежд,
Блага к рукам прибирает он, этой стране подчиненный».
Но пытливый совет образумить не смог возбужденного Креза,
Внушений Санданиса царь в убеждения рассудка не принял,
Богу угодная мысль о войне направляла его неустрашимо.
Большое союзное войско из разных народов создал Крез вскоре,
Направил поход в Каппадокию, Кира надеясь низвергнуть, –
Персов державы создателя доблестным воинов оружием.
Шеренгами стройными двинулось войско широко на марше,
Тысячи всадников статно идут, с шумом вперед продвигаясь,
Наемников рати пехоты воинственно слажено путь покрывают,
А следом рокотом грозным ряды колесниц в бой готовы вступить.
К Галису скоро пришли, что границею царства считался,
Мидия там впереди за рекой во владеньях простерлась,
К Понту Евксинтскому спешно прибыть, устремляясь возможно,
Где состязаются с ветром паруса на судах многовесельно быстрых.
Войнам ступить на тот берег мешает течение потока,
Нет переправы чрез Галис владыке союзных племен перейти;
Но средь участников царских в походе значился Фалес Милетский –
Тот, что прославлено знался по свету в семи мудрецах.
Он прокопать научил выше стока глубокий канал,
Чтоб рукавом отвести у реки уровень вод нежеланный;
Вдвое понизив течение Галиса, руслом поникло
Непереходное место, переправу явив бродом своим.
Тучею двинулось войско, знаменьем удачи решив такой оборот;
День на тринадцатый повстречал Крез противника войско,
Царственный Кир из окрестных народов персам собрал подкрепление
В битве сразиться с лидийским царем походом ответным,
С войском он прибыл померяться силой на силу за славу.
Рати завидя чужие, разбил стан, врага устрашая числом,
К битве готовиться отдал приказ Кир немедля.
Начали строиться полчища мрачные по боевому порядку,
Страх всех объемлет при виде мечей обнаженных,
Злобный оскал на противника острых секир направляют,
Голые сабли с чешуйчатым панцирем в спор уж готовы
Вступить, стремимые звуком свирелей, пектиды и флейт.
Кони в преддверии смерти волнением объятые громким
Смиренно команды в тесном строю поджидают призывной;
Близится час наступления грозного в удел неизвестный,
Делу опасному довлеть суждено в этом смертной чертою.
5
Призывно сигнал из шатра к наступлению пропела труба
В стане у Кира, возвещая кровавую брань пагубной встречи;
Хлынуло войско широко, подобно потокам бурлящей реки,
Ринулись в бег колесницы, желанием битвы томимы,
Ветра стремительней пустились в галоп быстролетные кони,
В след пехотинцы им тотчас в доспехах закрытых вступили.
Крез с войском ждал появления атакующих персов,
К небу взывая могучей рукой: «Не оставь нас, Кибела!» –
Царь произнес громогласно над строем прошенье победы.
Грянула конница в бой разъяренно лидийцев всесильная,
На противника гущу коней направляя своих крылоногих.
В строе движимы отряды могучей густорядной волной,
К схватке сошлись многолюдной толпой конных и пеших.
Яростно сшиблись в зловещем броске стены живые,
В вихре сраженья смешались стремглав в напоре солдаты,
Доблесть и страх ими правит всевластно, сердца обжигая.
В битве нещадно крови испить жаждали копья и стрелы,
Резво ненавистных пернатых пуская луки дерутся,
Звон огласился клинковый мечей и сабель в бешенстве пьяных,
Жизнь, домогаясь исторгнуть из плоти облаком грозным.
Бьются в жарком пылу иступленном, сражаясь упорно,
В сече отряды сплелись, словно битва богов и гигантов.
Крушится воинство, натиск напора подмял все как ветер,
Точно свела их с ума Алекто, отравившая змеями души.
В недра спустилось светило, ночью подобно сомкнулись веки,
Мраком тревожно окутала небо непроглядная тьма, –
Так эфирный огонь испепеляет зигзагообразною молнией древо,
Лишь в высоте облака проплывают морскою небесною пеной.
Только тогда разошлись многобуйных побоищ солдаты,
Нет уже более доблестных сил одолеть и терпений,
День завершился, многих отняв от дел человеческих.
Замерло эхо баталий сердитых в неистовстве лютое,
Сохранив до утра зловещую явь из разорванной плоти.
Страшные яства воздала смерти война гекатомбой,
Оросившись, зардела земля багряною свежею кровью,
Руины растерзанных тел – добыча кончины суровой.
В преисподнюю бездну спустились они, во тьму Флегетона,
Души их принял мир запредельный, кости сокроет земля.
Были слышны до рассвета возгласов хриплые стоны,
Кто, отправляясь в подземное царство, мертвый покой познавал.
Солнце восход свой наметило божественным ликом,
Персы стоят, не решаясь выступить против атакой,
Лидии царь отступить порешил для союзников зова,
Наемников войско, пока распустил до весны по домам.
Не ожидал Крез коварства момента такого от рока,
Стремительно Кир на столицу нагрянул вторжением дерзким;
Войско лидийцам собрать не успеть, избегая опасность,
К бою у Сард нерушимых в смятении немощном быстро.
С Тмола над градом заметили приступ врага в приближенье недолгом,
Рьяной гурьбой персы немедля сразиться готовы
В сече кроваво жестокой, измышляя худое решение,
Как одержать им победу заветною силой оружия.
Равнина широкая жребий взялась разрешить перед Сардами,
Войска пришельцев персидских и армии Креза отвагу.
В мир безнадежный спеша Ахеронта, уверенно строем
Понуждает людей земнородных страхом рожденная ярость.
В жилах надежных коней наша сила спасения верно –
Царь порешил, уповая на скакунов легконогих лидийских;
В Азии не было избранней воинства в битвах отчаянных,
Чем перед персами ныне полки Крез выводил устрашенный.
Конницу чтоб одолеть благодатно в неистовом натиске,
Кир приказал к бою верблюдов поставить обозных порядки
С войнами верхом. Искусно на всадников Креза сражаться
Двинул вперед беспощадно, возлагая начало удара,
Видом верблюдов пугая коней обреченного царства.
Чуждый им запах почуяв, кони лидийцев сраженье отвергли,
Встретив животных, неведомых ранее, дрогнули робко,
Вспять повернули отряды несмело с желаньем возврата,
Уповая на божию волю, да верную мышц благосклонность.
Спешились к бою рядами противника встретить лидийцы,
Жар завязался упорный от сечи неравной меж ними,
Сил облеченных на том поединке рождения смерти.
Ветер гудящий, дождь стрел, хруст поломанных пик –
Все смешалось в убийственный злобою шум не смолкавший.
Таяли силы у Лидии славной, упорно теснимой
Тучной толпою воинственной Кира, безжалостным буйством.
Ужас смертельный души сковал соправителей царских,
Много поверженных пало, а те, кто остались стойки ногами,
В Сарды пустились бежать под могучий защитный оплот.
Клич победивших ратей персидских пронесся равниной
Сладкоголосо доблестной вестью об исходе губительной брани;
Меч смертоносный вознес Кир над окруженной столицей,
Осадой прервав живучесть кипучей державы лидийской.
Сарды объяты могучей стеной с высокими башнями,
Град неприступно нападение отбил штурма всесильного,
Царства столица держаться могла б в долгом старании,
И в рукопашном бою побеждать Кирово войска всечасно,
Если б защитою храброю город везде охранялся.
В месте одном стены к Тмолу с высокой скалой прилегали,
Для наступлений врагов неуязвимым считавшемся,
Персы здесь воинов дерзких отряд подняться нежданно отправили,
И на четырнадцатый день обороны пал город Креза бесславно.
Башен защитную твердь одолев, бросились грабить столицу,
Опьяненные сопутствием счастья победы, умом помутившись,
Алчные персы из тех, кто радетелем золота слыли,
В поисках сокровищ желанных, громкого славой царя.
Креза искали как затмившую роскошью царства добычу,
Вдруг не убили зловещей рукой, не узнав повелителя трона, –
Войну в несчастье великом предстал Крез не избегший
Опасности дикой врага подступившей с оружием смертным.
Стремительный миг наступившей угрозы сдержал дивный случай,
Спутник божественный посланный милостью воли судьбы;
Сын повелителя, – немой от рождения, вдруг образумился
Криком из уст, при виде недоброго, даром от голоса:
«Не убей, чужеземец, пред тобой Крез Великий!»
Словно для этого крика с рождения берег слова он силу.
Юноше царскому от безголосости Пифия прежде вещала
Речи желанно впервые снискать в день роковой для отца.
Мужеством если сердце печется найти благосклонность у Мойры,
В силу стремлений рождается действие – некое таинство божье.
Кир повелел жертвой заклать на костер плененного Креза,
В пепел сгореть пеленой погребальной огня дымотворной,
На разрушительный судный очаг царскую плоть обрекая.
Прежде всего, с молитвой к огню обратились жрецы,
Тщательно дров поленья сухие жиром обильно залили,
И по обряду, как отправляют, маслом окропили олив.
Креза в оковах на казнь огневую немедля возводят;
Дело уж близко, дым теплоносный костра восстает оживленный,
Его колыхание раздуто гонимым рукой опахалом,
Он тело живое желает пленить в жарких объятиях лучей.
Бревна смолистые громко трещат, под жгучим огнем оседая,
С шумом движется лютое пламя по возведенному срубу,
С треском вокруг разгоняя стада тучные искр отщепленных.
Сумрачен видом на одре смертельном, лицом побледневший
Крез, сокрушенный таким приговором скорым, смирился,
Застыл гнетущей подвластен измене, печальным событиям.
Вечер ненастья объял претерпевшую царскую душу,
Низвергнут властитель земель и готов снизойти в преисподнюю.
Мгновения жизни тревожной чредой пронеслись пред глазами,
Болью припомнились мысли беседы с бесславным раскаяньем,
Златотронного Креза с вдохновенным познанием мудрецом из Эллады.
В горестном вздохе глубоко осознавший слова откровения
Трижды философа имя достойное царь произнес.
Повелитель персидских мужей, возвеличенный Кир отозвался
Раскаяньем, казнь расценив, разделяя страдания Креза;
Брови разгладились, гневливый оттенок сменяя радушным,
Словно Лидии царь обращался к нему, причитая мольбой.
Кир благосклонно решил не губить досточтимого мужа,
Перед собраньем лидийцев рассудив недостойный поступок,
Подстрекать на возмездие побоища войско пороком не стоит,
Жизнь приказал правителю царства оставить решением мудрым.
Он велел потушить полыхавший костер в направлении жертвы
Слугам своим исполнительным, нрав смягчив крутоносный;
В долгой схватке поспешной с неистово буйным пожарищем,
Неуемные пляски горящих полений принуждая угаснуть,
Сочетался союз воды и огня шипением драконьим.
Крез невредимый предстал перед Кировым взором почтенным;
Царь-победитель любезно спросил спасенного пленника,
Рядом с собой посадив без оков, точно давнего друга:
«Не перестал ты стучать своим сердцем отважно, безумец?
Как войной угрожать отважился ты бессмертной персидской земле,
Мою обширную власть низвергнуть, пытаясь стремлением дерзким?»
«Волей Сандана отдан я в руки твои, – Крез сокрушался –
На горе подвигло меня неразумие войну предпочесть,
Чем в мире блаженном вкушать многославную власть достояния.
Виновник же этого эллинский бог, к легковерной стезе побудивший
Предвозвещением ложным, посулившим победу в сражениях,
Повеленьем судьбы ты теперь мне хозяин возданный».
Киру узнать захотелось, чье имя почтенно изрекал скорбный царь,
В даруемый муками миг приближения ужаса смерти.
Ликом потупленный Крез отозвался дыханием тяжким:
«Кляну удел превратности, воитель успешно благодатный, –
Повелениям Зевса угодно лишь то, что на свете творится;
Благочестивое имя философа в утешении горьком я вспомнил,
Суровым мгновеньем прозрев, как он прав оказался!
Встречу имел во дворце со счастливым из смертных,
Он благородно отдался занятию мудрости духа,
Истины бремя по свету посланцем неся неизбывно.
Встретил мое порицание возглашенный совет его верный,
Самолюбиво отвергнул твой раб благодушные речи, –
Алчность мудрец познакомил с пределом, голод владычества
Силой небесной предрек обуздать обличением хмурым.
Жизни когда истеченье пришлет неотвратимая Мойра,
Ею нам вверена чудодейственность доли, заботы земные,
Только тогда благодать сочетает нас счастьем, быть может,
Если в груди колыхание сердца не похитила злоба.
С богом быть равным могуществом неразумно желавший наказан,
Ум опаляя ветрами, безотчетным рабом стал у злата,
Воистину нет от сокровищ и знатности прока такого,
Для нашего бренного тела, когда выедает порок лучезарную душу».
Кир увлеченно прослушав извилистый путь, обратился словами
К вестнику скорбному нравом, смиренного бурей печали:
«Крез, познавая себя, ты век проживешь свой счастливо!
Одержимый сердечной надеждой достичь превосходства на свете,
Сгубит себя неуемною мерой желаний бесспорно.
Духом осмысленным познал совершенство в опыте трудном,
Достойную мощь и падение власти под солнечным светом изведал,
Близкая смерть неотвратимо исторгнуть могла из тела дыхание –
Воистину царского мужа достойный удел обрел ты навеки!»
Пленника милостью царь удостоил в чести любезной,
Жалуя правом исполнить просьбу о том, что желает;
С просьбою Крез изъявил обратиться такой, чтобы отправить
К оракулу вещего бога дельфийского храма оковы свои,
Порогу святилища в дар «благодарно» за стыд несказанный,
С вопросом о пользе обмана событий пророчеством ложным.
Лидийцев посланники в путь с порученьем укора отплыли,
А через быстрое время, вернувшись с ответом прибыли к Крезу:
«Мойра довлеет над роком людей и богов, – изъяснялась жрица, –
Лона земли порождения непрочны, но слова Аполлона
В смене событий мнимости доли не знают вовеки.
Предсказания свершились в прорицаниях данных прежде явлений:
Крез искупил в пятом колене преступление рода,
Предок которого свергнул коварством сан Гереклидов;
И разрушенье войной великого царства оракул предсказывал,
Но царь неразумный вновь отправить послов не удосужился, –
Какое же именно чтобы узнать разумеет знамение
К паденью судьбой устремленное в беге своем неотступном».
Х Х Х
Не изменится истины сущность земная животворною силой,
Случая рок неизбежно пребудет, довлея над нами всечасно;
Да будут в течение лет веления разума с чувство сражаться,
Деяниям пытливых стараний людей воздавая неравно.
Круговерть человеческих дел не позволит своим обращением
Пребывать постоянно счастливым тому, кто удачей воспринят,
Над миром царит провидение божие, браздами правления
Невзгод череда навлекается знавшему силу блаженства.
Богат ты сегодня, а завтра пребудет иной неумолимо,
День страха грозою изгонит величия день ненадежный;
Наслаждения пира похмельем сменяется, долги – возвращеньем,
А радость младая сменяется старостью, словно звон отшумевший.
Вы, одержимые златом не в меру, душою стяжатели,
Страстью скупой увлечен ненасытный ваш разум предельно,
Добиться хотите сокровищ, блеска богатств в предостатке,
И в итоге счастливо жить беззаботно покойно под небом.
Но уходящий меркнет весь цвет в добывании денег,
Давно уже счастье забыто, – средство за цель выступает у скряги,
Ненасытный пресытиться пиршеством жизни он жаждет, –
Каре подвержен в своей пустоте заблужденья прилежной.
Тщится иной безмятежно покой равнодушный постичь,
Но не вкушает, поимый надеждой, величия скользящих созвездий;
Благ от сокровищ кто жаждет неизбежно стремленьем добиться,
Жертвенно этой достойно злотворной наказан наградой,
И в представлениях со счастьем удовольствия путает сладость.
Немощью думам тщеславным о власти герою возложен предел,
Только собою любуясь, очарован забвенною славой,
Но властью державной разлагается норов тирана.
Войско достойной душе бесполезным занятием служит,
В гноище смрадной войны поражение ждет победителя…
Муз врачевательниц сердца внимая главою склоненной,
Трепетно шлю Каллиопе прекрасного духа полет.
Вязанию подобно сплетением стиха излагал я события,
Вашим очам посветил превратности вольных мечтаний,
Памятью тщась красноречие объять, прославляя далеких,
Канувших в вечность героев воспел минувших столетий.
Примечания
Алекто = фурия, богиня мести
Аполлон - в греч. Мифологии сын Зевса, бог - целитель и прорицатель
Арахна - (паук – отсюда «Арахнология» - наука о пауках) – ткачиха из Лидии,
Которая, соревнуясь с покровительницей ремесел Афиной, выткала из полотна изображение любовных похождений из жизни богов. Разгневанная богиня превратила ее в паука.
Арголида - Греция.
Ахеронт - река подземного царства.
Галис - река в Малой Азии, с юга ограничившая Лидию.
Гекатомба - (греч. «сто быков») в Др. Греции значительное жертвоприношение, переносном смысле огромные жертвы.
Герм - золотоносная река в Лидии
Дельфы - город в области Фокида у горы Парнас (средняя Греция). Дельфийский оракул – прорицалище в греч. городе Дельфы, важнейший центр культуры бога Аполлона.
Дорийцы - малоазиатский народ.
Евксинтский Понт - (греч. «Гостеприимное море») – Черное море.
Зевс - в греч. Мифологии верховный бог.
Ионяне - малоазиатский народ.
Каллиопа - муза эпической поэзии.
Каппадокия - область на востоке Малой Азии.
Катарсий - (очиститель) эпитет Зевса.
Кибела - богиня войны.
Килик - др. греч. глинян. реже металич. сосуд для питья вина: плоская чаша на подставке с двумя горизонтальными ручками.
Киммерийцы - народ, населявший побережье Азовского моря. Теснимые скифами, захватили значит. часть М. Азии, где смешались с местным населением.
Кир - персидский царь, годы правления 558 – 530 до н.э.
Косская ткань - дорогая тонкая ткань
Крез - последний царь Лидии, время правления 560 – 546 до н.э.
Лекиф - др. греч. глиняный сосуд для туалетного масла с узким горлышком и вертикальной ручкой.
Лидия - область и царство в западной части Малой Азии.
Мегера - фурия, богиня мести.
Мидия - область между Каспийским морем и Месопотамией.
Мисия - область в Малой Азии.
Мойра - богиня судьбы.
Остракизм - (греч. «черепок») – в Др. Греции изгнание из города отдельных лиц по постановлению народного собрания. Имя предполагаемого человека писалось на черепке.
Пактол - золотоносная река в Лидии.
Памфилы - малоазиатский народ.
Пектида - струнный инструмент типа современной арфы.
Пифия - прорицательница дельфийского оракула.
Пританея - здание гос. совета в Афинах. Должностным лицам, отличившимся особыми заслугами перед государством, полагался бесплатный обед, в виде награды.
«Радуйся!» - обычное приветствие у греков.
Сандан - лидийское божество.
Сарды - столица лидийского царства.
Спарта - один из важнейших городов Греции.
Талант - греч. мера веса, 1 талант равен 26,196 кг. (аттический)
Тмол - гора над Сардами.
Троада - область в М. Азии.
Фибула - застежка для одежды.
Флегетон - река подземного мира
Фригийцы - малоазиатский народ.
Халибы - малоазиатский народ.
Эолийцы - малоазиатский народ. |
