Это не было ярким стихом.
Это было лишь прозой страданья.
Забывая про рифму, забывая про слог,
унеслась я в страну вспоминанья.
Просто очень тоскливо и тошно в груди,
неотвязчиво сердце скребётся.
На окраине неба, на осколке земли
Моё прошлое остаётся.
И обида крадётся снова в сердце моем,
натыкаясь на гвозди досады.
В душу целишься ты телефонным огнём
из сомнений и боли засады.
Снова острый гарпун ты вонзаешь в неё,
снова дротики метко кидаешь.
Снова душишь её, снова травишь её
и каленым железом пытаешь.
Тем железом, что выстлало сердце твоё –
закалилось в огне и разлуке.
И толкаешь меня, отрываешь с трудом
мои тонкие ломкие руки
От ума, от души и от жизни своей,
что опять расцветает тюльпаном.
От сомненья и мести, от любви и тоски,
от всего, что заменишь стаканом.
В этом хмеле дурном снова будешь страдать,
не утопишь ты горе в том зелье.
Ты забудешься на год, на два, ну на три
в том разгуле, разврате, веселье.
Но когда –нибудь утром после бурного дня
ты проснешься от тёмного дыма.
И тогда позвонишь ты, и тогда я пойму,
что тобою как прежде любима.
17.07.98. |
