Там ветер листает листву, как у книги страницы,
и море взбегает, как юнга, порой, на крыльцо,
и белые чайки, не просто крикливые птицы,
и девушки вам незнакомой, знакомо лицо.
Сутулый прохожий, по должности просто – волшебник,
в потёртом плаще, и нелепом пенсне на лице,
уроки дающий, несущий под мышкой учебник,
и тросточку-зонт повидавший все виды уже.
А город вокруг парусиною алою полон,
матросы… не «добрые черти», в кабацком дыму,
глядит постовой, бывший вором когда-то, как ворон,
булыжным зрачком излучающий злобу и тьму.
Полотна полощутся ало, но не парусами,
прибитыми к древку, нося имя гордое – флаг.
Лежат на боках бригантины, с гнилыми боками,
а их экипажи сбывают добро в кабаках.
Укрыться бы, боль утоляя стакан за стаканом,
в кабак ли напротив, в притон ли портовых жучил,
Но… бредил, как юнга, придуманным им Зурбаганом,
к которому, вслед за бегущей, своей, не доплыл…
А может – доплыл? И гуляет, как ветр, над волнами,
с куда-то манящей, бегущей всегда впереди…
и море с зарёю алеет, его парусами,
и шхуна в две мачты срывается в море, с груди. |