"Жил на свете рыцарь бедный,
молчаливый и простой..."
А.С. Пушкин. Бедный рыцарь
I
Рыцарь скромный, неприметный
жил размеренно в глуши.
Лошадь с ним, и пёс приветный.
Ну а больше ни души.
Как-то тёмною порою,
в зиму, что набрала ход,
стукнул в двери вдруг клюкою
странный с виду пешеход.
Был он сед и глух как будто,
да и слеп наверняка.
В жалком рубище, но чуткой
длань была у старика.
Ею тронул он умело
благородное лицо
у хозяина, что смело
вышел к гостю на крыльцо.
А потом сказал: "Иду я
на Восток, сбивая снег,
и смиренно в ночь такую
благовествую ночлег".
Рыцарь, что ж — гостеприимно
двери в замок отворил
и с поклонами учтиво
ужин старцу предложил.
Путник сел, огонь мерцает,
тает тонкая свеча.
Рыцарь гостя покрывает
шубой с барского плеча.
Тот кивает благодарно,
рыцарь блюдо подаёт.
И размеренно, и плавно
дальше трапеза идёт.
II
Час проходит, два проходит —
гость насытился, и вот
речь вдруг странную заводит,
речь о рыцаре ведёт.
"Добрый отрок ты, я чую,
славной милостью богат.
За отзывчивость такую
угощу тебя я, брат".
"Угостишь? — смутился рыцарь. —
Чем же, добрый человек?
Всё, что надо, есть в житнИце,
хватит мне на целый век".
"Не спеши, — гость отвечает, —
пищей ветхой не кичись,
то, что путник предлагает,
не найти, как ни стремись.
Сласти ты такой покуда,
верь мне, Друже, не едал".
И из вретища, как чудо,
странный Кубок он достал.
В миг светлица озарилась,
вся исполнилась она,
словно дивной, белой силой
тонкоструйного огня.
Гость при этом улыбался.
"Пей смелее, — говорил
и с поклоном, — Причащайся!" —
Чашу рыцарю вручил.
Дрожь невольная всё тело
мужа тотчас сотрясла,
но берёт он Кубок смело,
пьёт до дна, и как тепла!
Как блаженна Чаша эта!
как сладка ему — до слёз!
Будто светлокрылый ветер
в небеса его унёс.
"О, отец! — воскликнул отрок, —
что за чудо ты мне дал?
Бог свидетель, что такого
я и вправду не вкушал!"
"Это, братец, в упрежденье!" —
гость в ответ ему сказал.
В тот же миг, как сновиденье,
вместе с Чашей он пропал...
III
С той поры и днём, и ночью
рыцарь гонит явь и сон.
На Восток с тоскою очи
устремляет часто он.
Позабыть никак не может
вкус блаженного питья.
Грусть-тоска его всё гложет,
тает рыцарь, как свеча.
Долго ль коротко, однажды
рыцарь тот коня седлал
и с подворья днём неважным
в непогоду ускакал.
Уж не мог он больше мочи
ношу праздную нести
и поклялся кровом отчим
Чашу дивную найти.
Долго странствовал повсюду,
где он только не бывал,
на Востоке с бранным людом
гроб Господень воевал.
Помогал в пути ужасном
пилигримам пересечь
Палестины край опасный,
где звучит чужая речь.
За морями, как Тифона,
(что поведал нам Эсхил),
многоглавого дракона
силой духа победил.
Много подвигов великих
паладин тот совершал
и себя как багряницей
славой вечной покрывал.
Всё ж не то — никак не может
цель заветную найти.
Пёс издох, и конь неможет.
Сам состарился в пути.
Волос тронули седины,
тени под глаза легли,
и морщины как теснины
всё лицо пересекли...
IV
Но однажды за горами,
где закат целует тьму,
повстречался меж снегами
волхв загадочный ему.
Плача горькими слезами,
рыцарь ниц пред ним упал
и печальными словами
тайну сердца рассказал.
Увидав такое горе,
Старец сжалился, за сим
на высоком косогоре
долго вёл беседу с ним.
"Хочешь знать, кто этот странник?" —
он у рыцаря спросил.
Тот кивнул. Блажной изгнанник
суть загадки разъяснил:
"То Иосиф — сын Прекрасный
Магдалины и Христа,
дал обет он Деве ясной
быть носителем Креста,
а ещё заветной Чаши
охранителем он был,
ты счастливец, коли кажешь
что Грааль святой вкусил.
Ведь тот Кубок драгоценный,
что в руках своих держал,
он и есть Грааль бесценный,
он и есть святой Грааль.
И не каждому, поверь мне,
по плечу такая честь,
бродит по миру поверье,
богоявленная весть,
что лишь к избранным снисходит
Чаша сладкая сия,
к тем, кто сам как Чаша ходит,
сердце кроткое блюдя.
Тот Иосиф у Пречистой
самый верный Ея сын,
дарит миру бескорыстно —
пламя сердца, паладин".
Молвив так, кудесник тихо
от страдальца отошёл.
Тот вздохнул: "Какое лихо.
Что ж, прощай!", — и прочь пошёл.
Понял он в тот миг суетность
устремленья своего,
неприкаянности тщетность
надломила тут его.
V
В край родной он воротился,
замка там давно уж нет,
но на камне — что за диво!
ждёт его знакомый дед.
За года, что пролетели
не состарился ничуть
странник тот. Лишь поредели
брови пышные чуть-чуть...
Сердце рыцаря взыграло,
лишь он старца увидал.
и к ногам святым, рыдая,
как подрубленный упал.
— Здравствуй, Друже мой сердечный! —
молвил ласково старик, —
Встань скорей, — а сам навстречу,
и к груди его приник.
Долго так они стояли,
бились светлые сердца,
оторвать смогли б едва ли
плоть живую от отца...
Верьте, люди, что на свете
крепче дружбы не сыскать.
Обручила их навечно
свыше Царственная Мать.
Оба плачут, что ж — такая
радость их понятна мне.
С той поры, не разлучаясь
бродят вместе по стране...
Мимо них года несутся,
как на чётках звенья в ряд.
А они в любви клянутся,
всем недужным свет даря.
Суть легенды этой славной
в том, должно быть, состоит,
прежде Чаши достославной,
дОлжно горькую испить.
И тогда Грааль превечный,
претворившись в благодать,
в храм любви сойдёт сердечный,
чтоб светильником блистать...
|
Да я юмора и не планировал! 
