Началось! Земля взметнулась в небо,
Прокатился гул взрывной волны.
И уже не верится, что был он
Этот миг отрадной тишины.
Я в колхозе посевную вспомнил:
Тот же лязг и горизонт в пыли.
Только к лесу в страхе мчатся кони,
Что к высотке пушки привезли.
Словно лед во время половодья,
С бешенством воспрянувшей реки.
Скачут, наступая на поводья,
Путы рвут, срывают мундштуки.
На колени рухнул, как в поклоне:
А земля, как колокол гудит.
Кто мать вспомнит, тот в воде не тонет,
В пламени пожара не горит.
Знаю это твердо, нерушимо
Мать – святая, мать не подведет.
Задымилась первая машина,
И по нам все ближе недолет.
Наши бьют расчеты, как по нотам,
Пулеметы перешли на лай.
«Не давай опомниться пехоте,
Не зевай, от танков отсекай!»
Вот и жарко стало, словно в бане,
«Подавай снаряды, мужики!»
Но тела убитых под ногами,
Как с зерном для посевной мешки.
Лезут, гады, прячутся за кочки,
И у нас весь налицо итог:
Завалили весь проход «мешочки»,
Что не втиснешь между тел сапог.
Разметал снаряд артиллеристов,
Пристрелялись, сволочи-таки.
Ваське – пацанёнку - гармонисту
Срезало осколком кисть руки.
По телам бегом метнулся к Ваське,
Глянул руку – никаких надежд.
На кусочке кожицы запястье –
Протянул мне финку: «Перережь!»
Сердцем дрогнув, я не прекословил,
Бросил лишь: «До свадьбы заживет».
Тот, шатаясь от потери крови,
Зло на бруствер двинул пулемет.
Голос мужа, а глаза ребенка,
С медсестрой-девчонкой пошутил:
«Забитуй увечья мне, сестренка,
Я ещё на бис не выходил …»
Из-под каски мокрый чуб свисает,
Спиртику хлебнул для куражу:
«Черт с ним, если это посевная –
Я всё поле ими засажу!»
Я поймал волну его лихую,
Справиться с патронами помог:
«Ну-ка, Вася, грянь им плясовую,
Всыпь им так, чтоб не собрать сапог».
Мы их не пугаем, не стращаем,
Здесь кладем лишь поученья для,
Чтобы те потомкам завещали
Не соваться в русские поля.
Бой пошел на спад и, слава Богу,
Улыбнулась вновь удача нам:
Говорят, заградотряд в подмогу,
Смерть долги списала штрафникам.
А по нам, хоть дай нам в помощь черта, –
Лишь войны бы сдвинулись весы, –
Как-никак, а восемь пулеметов
И бойцы – натасканные псы.
Я пилоткой вытерся от пота,
Вот ещё один закончен бой.
Васька, сидя, спал на дне окопа,
Ещё теплый, только неживой.
Чуть подальше – тело медсестрички,
Рыжая от свежей крови грязь,
Разметались по земле косички,
При паденье юбка задралась.
Ей вот так лежать неловко было, –
Нежная, как крылья мотылька.
Так на складке юбки и застыла,
Маленькая, детская рука.
Медсестра, как вечности внимала,
Холодна, бесчувственна, бела.
Даже мертвой юбку поправляла,
Но уже поправить не могла.
Раненых грузили торопливо,
Чуя мертвых, прял ушами конь.
А в кустах молчала сиротливо.
Васькина веселая гармонь.
Невредимым вырвавшись из боя,
Я, уткнувшись в бруствер, голосил.
Плакал ли от счастья, что живой я,
То ли с горя, что остался жив.
01.12.17 г. |
