Как-то, в час глухой, полночный,
Я лежал под одеялом,
Не спеша, прохладно-сочный,
Пил сок Вакха из бокала.
Месяц мне светил в окошко,
Прячась меж деревьев сада.
Было весело немножко.
Веял ветерок прохладой.
По ночному по бульвару
Лихо нёсся мотоцикл,
А на ветке, как с угару,
Глупый воробей чирикал.
Все в свои забрались норы
И любовью занимались,
Только пьяницы да воры
Всё по улицам болтались.
Был квартал во мрак одетый,
Лишь один фонарь маячил,
Да и этот, в смысле света,
Ровно ничего не значил.
Между тем, на небе низком
Млечный Путь уж появился,
Полумесяц лунным диском
Понемногу становился.
Вот уже Арктос с Боотом
Загораться ярче стали.
Начал я впадать в дремоту...
Тут-то в дверь и постучали.
Вопрошаю: "Кто стучится?
Кто мой мирный сон тревожит?!
В этот час кому не спится?
Кто уснуть никак не может?
Или путник запоздалый
В темноте с дороги сбился
И голодный да усталый
С горя в дверь мою ломился?
Может быть, ночной воришка,
Иль какой маньяк-фанатик,
Или ты, сосед мой, Мишка,
Ходишь-бродишь, как лунатик?
Кто бы не был ты, однако,
Не теряя ни минуты,
Отзывайся изо мрака,
Не вноси в раздумья смуты!"
Отвечает из-за двери
Женский голос осторожный:
"Не воришка я, поверь мне!
Не сосед я твой тревожный.
Я пришла к тебе с приветом,
Чтоб была весёлой ночка.
Вся замёрзла! Хоть и лето,
Да на мне - одна сорочка".
Нынче так! Чему ж дивиться?
Тотчас лампу зажигаю,
Дверь открыл: стоит девица,
С арфой и почти нагая.
Я за стол её сажаю,
Из ведра полупустого,
Разогреть её желая,
Лью в бокал вина златого.
Ловко, словно бы играя,
Стала пить она умело,
Я же, время не теряя,
Сразу принялся за дело:
Лишь один бокал пустеет,
Я, конечно, не зеваю:
Девка выпить не успеет,
Как другой я наливаю.
А едва хрустальным блеском
Заиграет дно второго,
Как его я с шумным плеском
До краёв наполню снова.
Выпив этак три бокала,
Гостья, вдруг, повеселела,
Арфу звонкую достала
И под звук её запела.
Я ж, совсем убитый хмелем,
Больше уж не мог держаться,
Чтоб вести её к постели,
Стал со стула подниматься.
Приподнялся, но... О, Боги!
Стало, вдруг, тяжёлым тело.
Отказали руки, ноги,
Точно всё оледенело.
Рухнул со всего размаха
На пол, словно подкосили.
И лежу в тоске и страхе
С места сдвинуться не в силе.
А она всё не смолкает,
Всё поёт, и что ни слово,
То сильней меня стесняют
Неподвижности оковы.
Тут пришло ко мне прозренье:
В том, что сделалось со мною,
Без единого сомненья,
Песня лишь была виною.
И на гостью в речи гневной
Гром и молнию обрушил.
Так, что задрожали стены,
Так, что заложило уши:
"Ах, дитя блудни развратной!
Ах, коварная Химера!
Отпусти меня обратно,
Ведь и шуткам - тоже мера!
Посмотри, со мной что сталось:
Не могу поднять руки я!"
А шалунья рассмеялась,
Говорит слова такие:
"Чем меня бранить прескверно,
На себя бы обижался.
Мудрость позабыл, и верно -
Сам в капкане оказался.
Опоить меня хотел ты?
Быстро взялся ты за дело!
Но, хотя, дружок, и смел ты,
Да работал неумело.
Стоило лишь обмануться -
И в моей теперь ты власти:
Ты не можешь шелохнуться,
Я ж горю от дикой страсти".
Июль 1994 г. |
а так красиво
