Я разбрасывал таланты,
медяки и бриллианты.
Зарывать не зарывал,
но и сеять не старался,
и с воришками не дрался,
и бродягам подавал.
Хорошо ли это, плохо –
не поведает эпоха;
ей, эпохе, всё равно:
что стекает вниз по плахе,
чем грязны мои рубахи –
потом, кровью иль говном.
Только мне да Богу важно,
оловянный ли, бумажный
сей стареющий солдат,
жить тревожно или сложно,
или вовсе невозможно,
если духом слабоват.
Если длинными ночами
предавать себя печали
об ушедших в вечность днях,
о бесчисленных бочонках,
о бессмысленных девчонках,
о невспыхнувших огнях.
О разбросанных талантах,
о заброшенных Атлантах,
одиноких над водой.
Об упущенных моментах,
о дешёвых монументах
над виной и над бедой…
Я бы вывел антитезу,
я бы стих мой мыслью взрезал
о взрастающем сынке.
Мол, хоть что-то да посеял,
и растёт моё веселье
у забора на песке.
Он отцовские таланты
подберёт с земли, как фанты,
и добавит суть свою.
Он огни зажечь сумеет
и уставшего подменит
в том, атлантовом, строю…
Только дёшево, ей-Богу,
эту дальнюю дорогу
на привал в конце менять.
Если сыном загордиться,
от вины загородиться,
что – в остатке – от меня?
Нет уж. Счёт прошу к оплате.
Что растратил, то растратил,
растерял так растерял.
Снова в путь дорога манит,
а для кучера в кармане –
золотой империал.
|