Предисловие: По какой-то мистической причине всё попало в раздел Лирики. И не простой, а Пейзажной... Пробовал исправить-редактировать. Увы, всё тщетно... Почему-то я не сильно удивился. Навидался уж... )))
История этой ... истории, пускай простит меня почтенная публика за тавтологию, началась довольно давно.
Никогда бы не решился купить компьютер в то время. Но так получилось, что заказчик мой, получивши от меня заказанный крутой шкаф-купе, оказался, как бы сказать помягче, на мели. В материальном смысле. Мне тоже не очень хотелось делать скидку. После довольно продолжительного торга я согласился недостающую сумму денег получить в виде бартера.
Домой я вернулся с компьютером в упаковке и CD-диском с софтом. Вместе с мышью, монитором и стандартным набором акустики в придачу.
На следующий день, забежав по дороге домой в компьютерную лавку "636", прикупил достойный ковёр для мыши.
На дворе стоял 2003 год и самая блестящая система, которая могла прижиться в машинке называлась Windows-98. Установил, проверил и обрадовался, как ребёнок. Всё равно, что стал обладателем печатной машинкой с электрическим приводом....
На следующий день, едва закончив все дела, засел за клавиатуру. Привыкание к работе в том скромном Word-e прошло быстро. Мне захотелось записать хоть что-то... И вот родилась эта Тема. Тогда она была совершенно сырой.
На следующий день показал полторы странички дочери. Она прочитала их с вниманием и посоветовала доработать. Через короткое время тема преобразилась, похорошела, приобрела здоровый цвет лица.... и пришлось выпустить её в большой свет.
Но это была уже другая история....
Выставляюсь в этом обществе впервые. Заранее прошу не сетовать на мои возможные огрехи.
Не пугайте Автора. Может быть он вам понравится.... ;-) В тот хмурый и пасмурный вечер, когда толпы народа, выброшенные заводскими проходными, смешались с хилыми ручейками праздношатающихся, в основном молодыми, людьми, я направлялся в человеческом потоке прочь от этих смрадных, душных, пропитанных миазмами зданий. Здания эти по природе своей обязаны были удерживать в своих чревах человеческие создания с утра и до определённого часа вечера. Всего лишь для того, чтобы они могли трудиться, зарабатывая на жизнь, а затем вырвавшись наружу направиться кто в кино, кто домой, к нелюбимой или к нелюбимому, а, может быть, напротив, к очень любимому человеку, а, может быть, в пивную, баню, на рыбалку, на прогулку, или кто его знает, куда ещё может направиться уставший человек вечером.
Ещё с утра меня тревожило странное чувство. Что-то должно было произойти. Что-то странное. Это чувство родилось во мне ещё прошедшей ночью, когда я очнулся от ужаса, который я почувствовал, нет, вернее сказать, увидел в тех кошмарных видениях, что меня наградила ночь. Напрасно я уверял себя, что это всего лишь последствия непроветренной с вечера комнаты или слишком позднего ужина. Я видел сон, и он был ужасен, он был даже ужаснее тех снов, о которых рассказывают, или, о которых пишут, или снимают кино. Я видел что-то, но никак не мог вспомнить, что же это было...
Вырвавшись, наконец, из людского потока, свернул на поперечную, менее оживлённую улицу, двинулся вдоль череды давно не мытых, запылённых витрин. Промышленный район тем и отличается от центрального, что дома здесь поскромнее, магазины победнее, а товар в этих магазинах такой, что не нуждается в роскошных витринах, да и зачем тратиться на их мытье, если назавтра стёкла всё равно окажутся такими же запылёнными.
До того места, с которого началась вся эта история, до перекрёстка, оставалось пройти совсем немного, путь был совершенно привычный. Казалось, что могу пройти с закрытыми глазами. Можно было немного прибавить шагу, чтобы успеть на зелёный сигнал светофора. Но, то ли усталость дала себя знать, или что-либо ещё, но я задержался у витрины киоска навязчиво призывающую купить газеты, журналы, кроссворды и прочую бумажную продукцию, на которую обычно мало обращают внимание прохожие, спешащие по своим, только для них важным, делам.
Я заметил обложку тонкого журнала, причём название его было закрыто газетой. Виднелась только фотография с коллажем, причём неважным. Всё дело в том, что на ней было изображено именно то, что я видел в своём ночном кошмаре, который я никак не мог вспомнить с утра. И всплывший в памяти в тот момент, когда взгляд мой уже продвинулся с этой картинки на соседнюю, но тут же по неизвестной причине быстро вернулся назад, как будто только это я искал.
На картинке был изображен костёр инквизиции. В огне, в страшных муках корчилась, привязанная к столбу полуобнаженная дива приятной внешности. Нижнюю часть тела жадно облизывали голодные языки пламени. Видна была обгоревшая плоть, лицо несчастной искажала, но, в то же время оставляла несколько привлекательным, нестерпимая боль. Вокруг костра угадывалась жадная до зрелищ толпа с обязательными в таких случаях атрибутами церкви. Чуть правее стоял крестоносец ордена тамплиеров с красным крестом на плаще. На заднем плане виднелся церковный шпиль. Но самым неуместным, по моему мнению, было изображение в дыму над языками пламени, пары глаз. Причем глаза были, почему-то не человеческие, но явно принадлежали какому-то животному, скорее всего, собаке. Рядом с картинкой была какая-то подпись, но она была закрыта соседней газетой. Виднелась лишь часть её – «...иди и сделай». Помню, меня поразило то, что фрагмент моего сна был изображен именно так, как я его видел в кошмаре. И именно эти глаза меня испугали, потому что во сне они медленно превратились из глаз животного в некрасивые глаза человеческие, а затем, как бы проникли, пронзили меня быстро, отчего я очнулся.
Память порой преподносит неожиданные сюрпризы, когда сохраняет в своих запасниках какие-нибудь мелочи из далёкого прошлого человека или, наоборот, стирает
факты вчерашнего дня, которые казалось никак нельзя забыть. Попробуй-ка вспомнить по
какой стороне улицы ты прошел третьего дня, когда торопился успеть выбрать туфли после починки. Но то, какая погода была в день твоей свадьбы, никогда не забудешь.
Всё произошло достаточно быстро, настолько быстро, что сейчас даже не смогу восстановить хронологию события. Путаются даже ощущения того времени, когда невозможно точно определить, что это было: чувство, или же это ты видел именно в той последовательности, в которой всё происходило.
То ли изменение шума на улице за спиной, то ли отражение в стекле витрины, но, что-то заставило меня обернуться налево. И я, как в замедленном кадре, увидел молодую женщину, из упавшей сумки которой медленно выкатываются апельсины, её руки, поднимающиеся к лицу, и само лицо, бледнеющее со скоростью убегающей улитки. Но больше всего меня поразило её лицо. Это было лицо с картинки на обложке журнала. Взгляд мой заскользил. Я точно помню, что это было именно скольжение взгляда, но не поворот головы дальше по направлению, куда смотрела девушка, теперь уже успевшая поднести обе руки к лицу, и зажать одной из них, правой, рот, раскрывшийся в немом крике. На то место на перекрёстке, на котором в проезжающую машину неотложки медленно, бесконечно долго врезается, пересекающий этот же перекрёсток, именно в это же время, бензовоз. Он входит в правую сторону машины так медленно, что видно было, как деформируются двери, отбрасывается тело врача, сидящего на своём месте, в сторону водителя, осыпается снежной крупой разбитое стекло. И окровавленное тело сестрички, брошенное на носилки, на которых угадывалось чьё-то тело. Дым, поваливший из под машин; плавное торможение авто, двигающихся с разных направлений; ленивые язычки пламени, показавшиеся между машин; красный крест на боку скорой. И, в довершении ко всему, я заметил выше этой сцены аварии в конце улицы шпиль церковки с крестом, почувствовал, что приближаюсь к этому разгорающемуся костру с лисьими, прокопчёнными, огненными хвостами. Это было именно приближение, потому что я бежал, и на меня через разбитое стекло смотрел врач. Видимо, ему основательно зажало ноги, поэтому он не мог выбраться.
Когда я оказался рядом с машинами, включили нормальную скорость события; крики, какой-то жуткий металлический скрежет, но я уже ничего не помню, кроме желания открыть исковерканную дверь. И ещё – эти глаза, молящие о помощи. Огонь стал нестерпимо жарким. Почему-то вспомнилось прошлое лето, когда я неудачно загорал и получил солнечный удар. Резко подул обжигающий ветер и....
…вагон поезда дёрнулся на торможении, неразборчивый голос из динамика пробормотал что-то, какую-то остановку. Это заставило меня открыть глаза. Сквозь разрисованное морозом стекло я смог заметить плавно перемещающийся зимний пейзаж за окном. Приснится же такое, напасть какая, – пронеслось в голове, но разбираться в причинах сна не хотелось, было только желание спокойно посидеть под негромкий разговор колёс поезда…
Я отлично знал весь маршрут электрички. В голове пронеслось, что это не моя остановка, можно подремать ещё пару перегонов. Я плотнее запахнул воротник своего полушубка, что достался мне, помню, в подарок от старшины. Хороший мужик был, хозяйский, прижимистый, но с душой широкой, и этим часто пользовались большинство из комсостава роты, преподнося ему взамен каких либо предметов, конечно же, незаконно полученных из вещевого склада, то, что в народе называют жидкой валютой. Это его, в конце концов, и сгубило.
Ещё неделю назад собирался на дачу, что снимали который сезон подряд у хорошей, весёлой бабёнки, проживавшей двумя этажами выше в нашем подъезде, потерявшей мужа при странных обстоятельствах. Обстоятельства эти она почему-то скрывала от всех. Добиться толком, что с ним случилось, не могла даже моя жена, подружившаяся с ней с первого дня получения этой квартиры. Дачу свою, что недалеко от побережья залива, она охотно отдала в аренду нам. Единственным условием аренды было поддержание порядка в домике и на прилегающем к нему участке. Летом мы жили там безвылазно, но, с наступлением морозов, приходилось уезжать в город. Моя дорогая почему-то не любила возиться с печками и снегом, постоянно атакующем наше скромное жилище.
В кооперативе, конечно, был сторож. За ветхостью своего возраста, и по причине природной лени, видимо, совершенно его победившей, он, сторож, дед примерно семидесяти лет, нуждался в постоянном присмотре со стороны нас, жителей этого кооператива. Вот и приходилось нам по очереди наезжать в свои владения в зимний сезон, проверяя несение службы. Хорошим тоном являлся обязательный подарок за это самое несение, какой-либо гостинец, будь то обыкновенная чекушка, от которой он, как ни странно, несмотря на свой возраст, ни разу не отказался, или хороший сладкий, сочный фрукт, но обязательно наш, местных сортов.
Была у деда удивительная страсть к потреблению чёрного кофе, как к какому-то магическому ритуалу. Кофейный сервиз китайского фарфора с комплектом серебряных ложечек на три персоны, ему достался от внуков в подарок. Дорогущая вещь. Прошлым летом он попросил меня отвезти и показать сервиз в ломбард на предмет оценки. В ломбарде мне, не торгуясь, предложили сумму, сравнимую с моей полугодовой пенсией, а пенсия у меня была неплохая. Дед неизвестно где раздобыл описание процесса подготовки и непосредственного распития кофе по старым, ему казавшимся единственно верным традициям. Вот за это пристрастие к напитку он и получил своё прозвище – Кофеёк. Дед знал об этом, но не обижался, сам посмеиваясь над ним.
Поездки эти мне были совершенно не в тягость, даже приятно было навещать старика зимой, когда он был особенно разговорчив, одаривая нас разнообразными историями из своей долгой жизни. А ещё одной причиной было то, что было укрыто от мороза и мышей в сухом погребце – урожай яблок зимних сортов, что пока ещё приносил старый садик, разбитый в углу участка. Вот я и направлялся очередной раз в инспекционную вылазку, причём, вернуться в город в тот же день не было никакой возможности, поэтому приходилось ночевать на даче, предварительно протопив хорошенько печь в выстывшем доме. Кроме всего прочего, дед сам частенько приглашал меня к себе. Ему было скучно одному, а мне приятно было коротать долгую ночь в беседах со стариком, когда приходил в его избушку, если уж очень не хотелось спать на своей фазенде….
…под перестук колёс снова погрузился в дремоту, благо в вагоне было совсем мало пассажиров по причине зимнего сезона и отсутствия какого-либо, кроме летних дач, жилья в этом направлении движения поезда.
…вспомнил старшего нашего, Антона.… В этом году ему должно было исполниться двадцать шесть. Надо же было судьбе так распорядиться жестоко с нами. Выпускник столичного авиационного высшего заведения очень гордился тем, что направлен был на работу куда-то страшно засекреченное, короче говоря, в “ящик”. Спортсмен – байдарочник, – разработал, как он говорил, новую технологию в чём-то пластмассовом, которая обещала совершить очередную революцию в авиационной технике. С друзьями часто отправлялся в “плавание” по выбранным маршрутам, обязательно не простым, и обязательно связанным с риском. Ребята были все спортсмены подготовленные, слишком беспокоиться не было причины, дружная такая компания. Сын собственноручно изготовил для себя байдарку, чем очень при случае гордился. Видел я это плавающее средство, красивое по внешнему виду и удивительно лёгкое, по сравнению с другими байдарками его друзей. Хорошо держалась на воде и была легка в управлении. Иногда меня приглашали на соревнования байдарочников, в которых участвовали ребята из их группы. Удивительное зрелище, я вам скажу, когда со старта срываются лодки, и невесомо летят по воде, и в это время становится страшно обидно, что возраст уже не тот и сноровка не позволит сесть в эту лодку и сделать несколько гребков.
Готовились всю зиму. Часто задерживались у нас дома до утра. Разрабатывали схему маршрута, проходящего по одному из притоков Туломы, той, на которой Мурманск стоит. Нормальной по меркам карельским реке. Но в самых изначальных притоках, потоком с совершенно диким нравом, на который только способна река русского севера. Видел, как горят глаза ребят, обсуждавших подробности будущего похода, не мог заронить зерно сомнения по поводу высокого уровня опасности при прохождении маршрута, когда уровень воды в реке повышен по причине слишком большого, для этого времени года, количества осадков.
В то лето сын не вернулся с маршрута. Как потом рассказал следователь, маршрут был не совсем сложный, вода нормальная на маршруте, погода стояла, как никогда, хорошая, если не считать прошедших недавно сильных дождей. На одном из перекатов, который надо было пройти, и, который был совсем простым, какой-то гад натянул зачем-то стальную проволоку, не видную даже вблизи, но опасную, по сути своей, при прохождении порога. Лодки стали одна за другой переворачиваться, свернуть было некуда, да и невозможно на стремнине. Все оказались в воде. Стали выбираться самостоятельно на берег, быстро осмотрелись, оказалось, что одна девица осталась ещё в бурунах, Антон прыгнул в воду, подхватил, нахлебавшуюся уже водой, девушку, и вытолкнул на безопасное место. И тут сына догнала его же байдарка. Одного удара в висок оказалось достаточно. Как потом рассказывали ребята, впечатление было такое, будто лодка ожидала момент, когда сделать своё чёрное дело.
Никогда не забуду то лето, принесшее горе в нашу семью, когда вокруг люди суетятся, радуются, не ведая, что всё это приходящее. Светлана моя совсем сдала тогда, уже думал, что с головой может что случиться, себе не позволял отпускать тормоза, потому что ещё и за дочкой надо было присматривать, школьницей, и за женой ухаживать да все дела по дому были тогда на мне. В ту осень мне пришлось оставить службу, чтобы ухаживать за женой. А тут ещё перестройка нагрянула, государству стало не до армии. Так и закончилась моя государева служба. Вот с тех пор и стали навещать меня дикие кошмары, вероятно, предостерегающие меня о чём-то.
Друзья помогли найти в столице какого-то светилу по “мозгам”, пришлось сначала договариваться, потом была поездка в чужой город, тревожное ожидание операций, которые могли закончиться, как говорил светила, пятьдесят на пятьдесят, мол, мы, хирурги не боги, у нас тоже есть свои маленькие кладбища. В то время был потрясён его цинизмом, но понял, что врач должен сказать правду, человеку надо знать. Врач, он вроде командира на поле боя, знает, что можно не вернуться, но посылает на смерть, потому что так надо.
Операция прошла успешно, хирург радовался тому, что смог проверить свои какие-то там теоретические выкладки. Короче, как сам он признался, не ожидал такого большого запаса силы в организме моей жены. После операции ей был необходим покой. Оставив на попечение своей сестры Нади младшую свою Любу, перебрался надолго в столицу. Присматривал за выздоравливающей, навещая сначала в больнице, а потом и в квартирке, которую мне оставил один товарищ, бывший сослуживец. Так и пролетело ещё полгода.
В сентябре, оставив жену вместе с сестрой дома, выбрался на выходные в Детское село, в Пушкин, сдержав данное дочери обещание. И повод был очень хороший – День ангела Любови моей. Стыдно признаться, но сам в Екатерининском дворце был в таком же возрасте, что и дочь моя сейчас. Осень стояла тихая и прозрачная. Мы вдвоём бродили по дорожкам парка, усыпанным ранним листопадом. Солнечный свет пробивался сквозь неплотные дождевые облака. Всё располагало на лирический лад. По очереди перебрасывались несложными рифмованными строчками, благо, слушателей в парке в эту пору было мало, а если и были, то, такие же, как и мы, пары, которым было очень хорошо вместе сейчас. Заранее предусмотрев, захватил с собою батон хлеба для угощения местного пернатого общества.
Остановились у мостика через канал. Дочь стоит на мосту, крошит хлеб уткам, резво плавающим рядом, а они пытаются схватить своими клювами белые кусочки. Для дочки, уже совсем барышни, есть основания собою гордиться. В будущем году выпускной, успехи в учёбе весьма многообещающие, и совсем не глупа. Знаю, уже поклонник имеется. Перед поездкой в Пушкин договорились о встрече, собираются с друзьями на вечеринку. Вот и сегодня, когда выходили из вагона электрички, заметил его, но он, почему-то не захотел подойти.
Я стою в стороне, рядом с бронзовой фигурой девушки с разбитым кувшином. Фигура осыпана ранним листопадом и на воде тоже кружатся листья. Утки в воде, как и листья, по-осеннему ярки, вот-вот сорвутся и улетят. Дочь беззаботна и юна, радуется такому чудесному дню. Смотрю на неё, любуюсь молодости, немного ревную её к миру, во всех его видах принадлежащих уже ей, но не мне. Глупо конечно…
Забавно наблюдать за утками со стороны. Течение сносит их под мост, они снова разворачиваются, работая своими оранжевыми лапками и, как настоящие корабли, оставляют за собой след на воде.
Осторожно, из своего укрытия, подглядываю за ней, за улыбками, движениями, за чувствами, которые пока у неё все на лице. Переживаю за её будущее. Смогу ли я когда-нибудь смириться, что придёт время, и ответственность за её будущее примет кто-то другой на себя.
Смотрю на часы, скоро нам двигаться на станцию, к поезду. А она всё никак не может вспомнить о беге времени, взгляни же на часы, иначе мы опоздаем, хочется крикнуть, поторопить, но я сдерживаю себя.
Наконец, булка закончилась, утки, не дождавшись очередной порции хлеба, уплыли, и пошёл слабый дождь. Барышня, по-детски радостно, летит в беге по осеннему ветру, радуясь, совместному с листвой, полёту. Несмотря на мелкий дождь и лужи, дочь бежит по дорожке, и капли дождя бисером блестят на её короткой стрижке. Она бежит в сторону станции, мне её, конечно, не догнать.
Последний раз взглянул на бронзовую девушку, у которой уже всё позади. Рядом с ней спокойно и безмятежно, мы подходим друг к другу….
… динамик над головой вновь что-то пробормотал, вагон стал замедлять свой ход, я окончательно проснулся. Взглянул в проталину на замороженном стекле. Там проплыла знакомая будка обходчика на переезде, заснеженный перрон с причудливыми формами, занесённых снегом скамеек. Собрав нехитрый багаж в виде спортивной сумки и пары, перевязанных шпагатом валенок, тронулся к выходу. Никто меня не встречал, в чём не было особой необходимости. Поноска была небольшая, а путь до дачного кооператива – совсем не сложен для меня, ещё довольно спортивного на вид, человека, как говориться, в самом расцвете сил. За нашим дачным посёлком год назад построил себе особняк какой-то спе…, бизнесмен. По этой причине, зимой дорогу от переезда к его участку расчищал грейдер. Поэтому добраться до посёлка можно было даже в ботинках. Валенки я привёз Кофейку, зная, что он постоянно жалуется на то, что мёрзнут ноги. Ну, а ко всему прочему, в сумке был целый пакет сладких груш, купленных мною накануне на городском рынке на радость деду. Подходя к посёлку, издалека увидел маячащую фигуру сторожа в его тулупе, совершающего прогулку по посёлку. Значит, у деда хорошее настроение и ночью вновь предстоит долгий с ним разговор “за жизнь”.
Но это уже другая история…. |
|
