Прошу вас, не надо вязать руки мне
За спину рубахи рукавами длинными,
Я не буйный, просто краски в глазах тусклые
На мир. Это послужило причиной
Звонка. Соседи долго мыли мне косточки,
Не верили, что жить могу не интересами их,
Они все правильные такие очень,
А мне сказать хотелось: «Да пошли вы!..»
Может даже сорвался раз или два,
Отворачивался, не хотел пустоту глаз их видеть,
Посыпатели солью душевных ран,
Поедатели данной в каждые руки жизни.
Картине мешал «благополучия» их,
Не вписывался в атмосферу сплетен.
Машина, укол, бесполезны просьбы и крик,
Палат белых отделённый мир тесен.
Белое всё, халаты врачей,
Стены, лекарства, кроватей дужки.
На обед потолок белый перед глазами мне,
Успокоительное с рвотным и бессонным на ужин.
Три, четыре дня, месяц… не помню.
Да и как тут помнить? Теряешь нить времени,
Когда тело всё от уколов ломит,
И в унитаз давно смыты нервы все.
Бился бы в стену, да смысла не вижу теперь,
Раньше тоже не особо был он виден,
Но ожидали, об этом напоминали мне,
Пальцем торкая то в меня, то в умные книги.
Шли дни. Не интересен стал,
Наигрались взрослые с очередной куклою,
Ныне в красного силу верю креста
Болью в плечах и пропадающим иногда слухом.
Теперь других психов видеть дают.
В зале среди шатающихся из стороны в сторону,
Нашедших свой вечный приют,
Надежду оставивших когда-то стать вольными
Есть такие, что тупо в стену глядят,
Никаких не подавая признаков жизни,
Есть даже похожие на меня
Симптомами и отсутствием мыслей.
Прочие беспричинно шумят
Или рукой теребят край пижамы.
Врачи им таблетки дают принимать
С улыбкою Менгеля говорят: «Вот и славно…»
И в палаты под вечер весь этот бедлам
За дверки с табличкой диагноза каждого,
В одиночки. Мне опять не до сна.
Не до снов, виденных в детстве радужных.
По стене, некогда белой, свет
Луны лучом узконаправленным
Создаёт картины прожитых дней,
А может быть не существовавшие ранее.
Личный мой театр теней,
Сюжеты, волнующие своей искренностью
Приходят, покоя лишают теперь,
Словно именно мне сценарии автором писаны.
Силуэты ведьм, летающих голыми,
Огибающих шпили московских высоток,
Сила нечистая, оседлавшая молнию,
Под вальсы Штрауса с ума сводящая многих.
Трамвай, режущий голову критику,
Москвичи, зло наказанные за свою алчность,
Сам сатана со своей личной свитою,
Садовая, 302-бис… не видел ли раньше?
Нет-нет. Дежавю в этом нет,
Вряд ли всё это я мог видеть однажды,
Разве что фраза в моей голове,
Живущая вечно: «По вере каждому».
Разве что стон за соседней стеной
С непонятно откуда знакомой фамилией
Пациента. Бездомный. Он тоже больной.
Попытался врача о нём расспросить я.
Врач седой пальцем кверху поправил очки
И, конечно, взглянул на меня, как на психа,
Которого стоит совсем залечить,
Другого просто нет выхода.
И сказал, что палата за стенкой пуста,
А тот, чьи якобы я слышал стоны,
Лет шестьдесят назад повскрывал
Вены по причинам, врачу незнакомым.
Если б имел право голоса, то сказал,
Если бы смысла имело хоть сколько-то,
Почему Ваня в небо направил глаза,
Планомерно царапая вены иголкою.
Удалось стать актёром театра теней,
Утолил в жизни самую главную жажду,
Быть настолько живым, как неведомо мне,
Не хотел гнить в палате с неверием каждого.
20.03.2009г.
из серии «Люди»
|
