Взвод из боя вышел ночью,
потеряв шестнадцать душ:
неприметный прусский хутор –
четверть дня кровавый душ.
Взрыт подлесок миномётом,
танки чёрные горят.
Хоронили мы в воронку
наших умерших ребят.
Вместе с нами воевали
братья-псковичи Седых.
Во вчерашней переделке
был убит один из них.
Ёжась в серые шинели,
на сырые горбыли
пленные бросали в яму
комья мёрзлые земли.
Фрол Седых стоял безмолвно,
крепко сжавши автомат:
сердце яростью кипело
за пострелянных солдат.
За погибшего Федота –
брата младшего его:
«На кого теперь остались
двое деток у него?
Что теперь скажу я дома?
Почему не уберёг?..
Самого хоть миновало, –
живы будем, дай-то Бог...
Ничего брат не боялся,
заслужил два ордена,
а теперь в земле лежит
далеко от Родины...
На глазах с гранатою
в полный рост Федот
бросился отчаянно
на немецкий дот.
И когда стал отходить –
вижу до сих пор, –
долговязый офицер
застрелил в упор…»
А назавтра по приказу
рядовой Седых
конвоировал в тылы
пленных пятерых.
Долговязый офицер,
четверо солдат –
каждый невиновен,
каждый виноват.
И от горя горького
где-то у ложбины
выстрелил не целясь Фрол
в их чужие спины…
В тот же день красноармеец
третьего полка
прямо в роте арестован
фронтовым «чека».
Он приказ не выполнил
(офицер убит),
в ожиданье трибунала
в камеру закрыт.
А наутро часовой
в роту доложил –
на себя боец Седых
руки наложил:
«Захожу, а тень качает
ветер на стене:
ночью он себя повесил
прямо на ремне.
На двери гвоздём коряво
написал солдат:
“Вы меня простите, братцы,
я не виноват”...»
Так война закончилась
для двоих бойцов.
Не дождаться детям их
по домам отцов:
положили головы, –
Бог судья для них…
…Плачет мать солдатская
за сынов своих…
|
