Девятнадцать ноль- ноль… Силуэт твой едва различим…
Но я чувствую, что улыбаешься… Тихо, неспешно
ты подходишь ко мне… Есть достаточно веских причин
отвернуться, не приняв твою молчаливую нежность.
Ощущаю улыбку… Прости, Леонардо… Прости…
Но, твоя Мона Лиза в подмётки сей леди негожа:
от улыбки Джоконды непросто свой взгляд отвести,
но её невозможно, как эту, почувствовать кожей.
Каждый нерв напряжён… Загустел за окном полумрак.
Отгоняю его от себя галогенной лучиной.
Но всё глубже и глубже двухкомнатный мой батискаф
погружается, светом химер привлекая, в пучину.
Двадцать два оборота отмерили стрелки часов.
Раздражать начинает улыбка в чеширской манере.
Беспощадно-жестокая, как перемен колесо…
Безмятежно-таинственна, как неизведанный берег…
Зазеркалья туманом чеширский становится кот,
а улыбка твоя – неподвижно – кошмарной гримасой.
Наспех сшитый суровою ниткою порванный рот
на лице в безобразно – глубоких укусах проказы.
Марианская впадина ночи. И стрелки сошлись
на недолгую точку покоя опёршись устало,
обнулив прожитое и в Вечность опять сорвались.
А улыбка сменилась финальною фазой оскала.
Ты мне рада… Судьба… одинокая доля моя.
Ты верна, как предписано свыше. И, к дамам ревнуя,
обвиваешь, как чашу на ножке изящной змея,
чтобы впиться отравленным долгим своим поцелуем.
Я устал улыбаться в ответ, разрази меня гром!
Но обязан считаться с подписанным мне приговором,
что ни ночь задевая бумагой истёртым пером
нить, подвластную вечной бессонницей мучимым Мойрам.
|
И всё же нельзя отчаиваться. Даже если впереди на пути мы не видим ничего нового, никто наверняка не может знать, что или кто приближается к нашей дороге на следующем перекрёстке и вот-вот готов выскочить из-за угла. Если идти, опустив голову, то можно не встретиться глазами с судьбой, равнодушно пройти мимо, не услышать её оклик, потому что не веришь, что тебя может кто-то в этом мире окликнуть. Это я по себе знаю. Всегда есть шанс на изменение ситуации. Надо только постараться его не пропустить...