Война всё дальше шла на Запад,
Фашисты "чистили" следы.
Концлагерь, роба вся в заплатах,
Помои льют вместо еды.
Шесть лет мне было в эту пору,
Сдавали кровь мы для солдат.
Овчарок рослых помню свору
И воронёный автомат.
В один из дней я не поднялась
Кружилась сильно голова.
Одна в бараке я осталась
И не жива и не мертва...
Мне показалось кто то смотрит
В упор, не отрывая глаз.
И этот взгляд не то, что просит,
Мол поднимись - это приказ.
С трудом я набок повернулась,
А предо мной кобель стоит.
Тихонько к лапе прикоснулась,
Рука вся липкая, в крови...
-Ну, что зверюга, с кем подрался,
Давай тебя перевяжу.
Кобель сидел не огрызался,
Смотрел, как узелок вяжу.
На третий день он объявился,
Краюху хлеба притащил.
Сидел, смотрел, не шевелился,
Пока меня не накормил.
Встречал частенько у санчасти,
Глазами выбрав из толпы.
На поводке скулил от счастья,
Хвостом всю поднимая пыль.
Прорыв подкоп в углу барака,
Картошку с кухни приносил.
Его я гладила без страха,
А он со мной еду делил.
Фронт приближался с канонадой,
Фашисты бегали гурьбой.
Какое счастье, наши рядом,
Но всех нас гнали на убой...
В толпе голодных и забитых
Я шла по плацу в никуда.
В охране пару немцев сытых
В глазах нет жалости следа.
Кобель схватил меня за робу,
Увёл подальше из толпы.
Я не успела даже охнуть,
Спасенье снова взяв "взаймы".
Он затолкал в собачью будку,
За мною следом сам залез.
Подсунув мне сухую булку
Вздохнул и быстренько исчез.
Ко мне вернулся он под утро
Болтался рваный поводок.
Солдат я наших помню смутно,
Вокзал, теплушка, на Восток.
Собаке ближе состраданье,
Мы видим, кто есть человек...
А "псине" нужно пониманье,
Коль полюбила - то навек...
|
