Окна зашторены. Вечер. Тоска. Тишина.
Кофе холодный. Классический блюз одиночества.
У ревности с трезвым рассудком всё та же война.
Но с возрастом меньше и меньше баталий мне хочется.
Сдавался на милость воительниц, крепости брал
осадой, напором, но честно, без лжи и подлогов.
Крошился гранит, становился тягучим металл.
И Дьявола не было, равно как не было Бога.
Случайные пристани. Спущенные паруса.
Чужие рассветы. Золой прогоревшей закаты.
Пустые слова. Безразлично – пустые глаза.
И рваные жизни штормами швартовых канаты.
Баланды измен нахлебался вот так… позарез…
Однажды разменной монетою быть надоело.
С тех пор вместо сердца ритмично стучащий протез
и волей животных рефлексов живущее тело.
Пошли чередой бесконечной обычные дни,
каталог соблазнов и прайс предлагая упрямо.
У старого волка был дар обходить западни
и чуять на тропах капканы и ловчие ямы.
Но, мир не сдавался, ему выражая протест,
стреноживать тех, кто строптив, проявляя искусство.
Покой – это идол. В избытке покой – это крест.
И рвётся воскреснуть то самое вечное чувство.
Мне циником прежним не стать никогда, хоть убей.
Сжимаются кольца любви – анаконды всё туже.
Бродячим цыганом трясусь на разбитой арбе
судьбы и любуюсь луны отражением в лужах.
Я встретил ту самую Женщину. Встретил Её.
Любовью навылет, уже не заштопаешь, ранен.
Впивается ревность клыками и жалит змеёй,
когда я давлюсь тишиной и тоской вечерами.
Я помню тот день с небом, крашеным в синюю гжель,
в котором светило – сверкающей новой монетой.
Толпа расступилась и в этот незримый тоннель
ступила Она… чтоб остаться со мной до рассвета…
Пусть в памяти носятся отсветы ливней и гроз,
измен ураганов, штормов… Мне признаться ей хочется:
отныне я - волк приручённый… я – преданный пёс,
грустящий под старый классический блюз одиночества.
|
