Книга «Рукописи Волкодлака 2»
В ДРУЖБЕ НЕ МОЖЕТ ЗАВИСТЬ «ЧЁРНАЯ» БЫТЬ С «БЕЛОЙ»
(к неопубликованным фотографиям Анны)
Фотокомментарий №050
— Орнамент, чуть приличнее себя веди!
Право, не стоит так уж рьяно растекаться
винтажностью по уголкам и распускаться
цветочным золотом... Смотри, не наследи
поспешностью узорчатой на фотоснимке —
роз назидательно зашикали бутоны, —
с Аннушки ликом, не то Волкодлак препоны
воздвигнет всем: это не трудно Невидимке-
Зверю устроить, если станет кто мешать
нить философскую ему вплетать в ткань слов
красной каймою — точно так же, как мир снов
грёзами женский пол так любит украшать...
Орнамент замер, к уголкам прильнув цветами,
лишь ожидающе мерцая переливом
солнечных отблесков на завитке строптивом —
ещё не ведома ему встреча с глазами
с прицелами зрачков — до ужаса входящих
в глубины разума или в души пространство
выбором цели... и куда вдруг делось чванство
и хулиганство, пьянство, бабье жеманство —
спросить придётся лишь у остальных, скорбящих...
Бутоны ароматностью роз прикоснулись
к локонам-прядям Анны и к трепету кожи:
«Всё, Ань, орнамент осознал вину — до дрожи;
и мы к прослушиванью Зверя слов вернулись...»
— …Во все века женская плоть была монетой
разменной средь вассалов и для суверенов;
возможно даже среди всяких дуайенов,
балующихся коньяком и сигаретой,
не говоря уже о виски и сигарах,
судьбы решая раутом великосветским
женских имён… и способом совсем недетским —
где куковать им: на Канарах иль на нарах?
Не станем всё ж рабовладения касаться;
и крепостное право также не затронем —
будет довольно (дай бог, матом не застонем...)
«величья» девяностых, в коих унижаться
пришлось так женщинам бывшей Страны Советов,
когда в братков мужская падаль превратилась;
до состоянья ОПГ жизнь скатилась,
вместо кумиров воссоздав авторитетов
из всяких имбецилов и дегенератов
(судя по чтению боевиков-романов
о девяностых-«лихих»), тварей-наркоманов,
а также партократов в масках демократов,
когда любую — из девчат, женщин — могли
из толпы вырвать нагло, затолкать в машину,
чтоб обслужила воровской притон-«малину»
всем тем, что бабы для любимых берегли!
И это было поголовно-повсеместно
не в век рабовладения, а в просвещённый —
нынешними либералами столь освящённый,
что даже психами их знать не интересно...
А ведь у каждой из тех женщин — Имя было
в честь красоты небесной иль земной богини...
только браткам не было дела до святыни:
какое, дескать, имя там... у секс-рабыни?
Пусть рада будет — тело трупом не остыло!
Но, слава богу, лихолетье то прошло;
здравость ума возобладала над уродством
дегенератов всяких с остальным их скотством;
и «сила в правде» — солнцем! — над миром взошло,
вновь разрешив писателю вкупе с поэтом
женское Имя славить в прозе и в стихах:
в триумфе выкупав иль изваляв в грехах
зимой и осенью, весной и даже летом,
шутливо-весело иль горестно-трагично,
насмешливо-улыбчиво либо комично;
иль — Волкодлаком — слегка даже неприлично
(для женских он имён вирши слагает лично...);
но тут серьёзность Имени — всегда, во всём:
ни Аннушка, ни Нюра, и ни Анька вовсе...
лишь это слово принять — Анна! — приготовься,
будто вина твоя (при всех грехах, причём...)
всего лишь в том, что соблаговолила
Имя своё тебе открыть, как одарив!
Во взгляде Анны мистики таится сила
иль в женском облике, словно предупредив
о том, что никому из вас, дескать, не сладить
с сердцем её души, если не разрешит?
Ну, разумеется... всегда можно изгадить
(кто-нибудь с ревностью умеет как-то ладить,
особенно когда отказом женским бит?),
честь запятнать, достоинство наземь роняя;
правдой обманчивой себя с ума свести;
паучьей мерзостью силки мести сплести,
в угаре злобности совесть мужчин теряя!
Вот только Анна тем, увы, не по зубам,
кто так за женщину «решалой» быть привык
лишь по понятию, что, мол, он же — «мужик»,
и потому иду по бабьим головам!
А Имя Анна — взглядом — остановит многих,
в ком страх сокрыт: «Женщиной был унижен!»
Найдётся ль тот из них, слегка больных-убогих,
кто Волкодлаком-Зверем будет обездвижен,
в куски растерзан, в клочья лишь по той причине,
что так неласково об Анне отозвался?
Я ведь ко многим злобой уж наприкасался,
маске-лицу не доверяя, как личине...
|
