Где-то там, в субтропической ласке далёкого лета
ветер, путаясь, с солнцем играет в твоих волосах.
Мы с тобой далеко друг от друга, на разных планетах.
Ладно, пусть на одной, но на разных её полюсах.
Море с небом сливается там, далеко, в бесконечности,
потакая Эвклиду и криками чаек скорбя.
Я далёк от него, но я вычислил формулу вечности:
переменная мира, где нет постоянной – тебя.
Пробуждается зависть к повесе шальному безродному
и на сердце холодная тяжесть свернулась змеёй:
вездесущий и скорый, свободный, как птах, всепогодный –
может запросто с места сорваться, увидеть её.
Чёрт возьми, эта зависть, как пытка жестокая, мучает
и покинуть, даруя покоем, ничуть не спешит:
я придавлен к земле безнадёгой – свинцовыми тучами
и дождями – суровыми нитками крепко пришит.
Мне б Меркурием стать быстроногим в крылатых сандалиях…
Я скучаю… ревную… безумствую от немоты…
Как Бермуды, Саргассы взяла меня в плен аномалия –
дорогая, родная, безумно далёкая ты…
Даже море обласкано более милостью божией:
дарит ей свой шипяще – пустой неразборчивый слог,
покрывая взахлёб поцелуями пенными кожу
разлучённых со мною её восхитительных ног.
Солнцу выпал карт – бланш на особые знаки внимания:
заставляя раздеться, целует тебя горячо.
Мне с ума бы сейчас бы сойти от простого касания,
мотыльком невесомо – легко сев тебе на плечо.
Променял бы на душу, не глядя, да не было случая:
лот объявлен к продаже, купить претендент не спешит:
я придавлен к земле безнадёгой – свинцовыми тучами
и суровыми нитками - ливнями крепко пришит.
Не спешат открывать свои тайны вселенские дали
и молитва – монетою в омут немой пустоты.
Пусть откликнется эхом на слово «люблю» аномалия –
дорогая, родная, безумно далёкая ты…
|
не одно ваше стихотворение. Продолжайте любить - ведь
сколько чудесных эмоций дарует нам любовь!