Чужак черноглазый, пропахший доныне
Шафраном, гвоздикой, зирой –
Твердил: ничего нет прекрасней пустыни -
И в зное и в ливне.
Живя на чужбине,
Её вспоминал он, как храм и святыню,
Любой подходящей порой.
Свои повторял бесконечные речи,
Как будто какой-то мулла:
Пустыня накормит, пустыня излечит,
И выпустит крепче
Из доменной печи.
В ней даже тоска переносится легче,
Ведь рядом с тобой там Аллах!
Но вдруг на вопрос: кто же ждёт тебя дома?
Замкнулся от тягостных дум.
И стало лицо его вдруг незнакомо:
И брови – изломом.
И кудри – соломой.
Как прозвище зверя, тирана, дракона
Он глухо промолвил: самум.
Живёшь ты, вкушая привычную пищу.
Как вдруг среди белого дня
Небес обнажается медное днище,
И смерть хищноглазой лисицею рыщет.
Кого она ищет?
Кого она ищет?
Кого и во тьме распознает из тыщи?
Кого она ищет? Меня…
|
