Полумраку немому в пустых коридорах больницы,
где сознание заперто в тесный сосуд бытия,
сумасшедшим при полной луне не особенно спится.
Жизнь в формате стекла с оторочкой из рам по краям
обладает воистину странным магическим свойством:
лезть рукой ледяной под смирительный ткани захват
и шприцом безрассудства по венам разлив беспокойство,
затевать перекличку в заброшенных сотах палат.
Смешан с запахом пота эфира летучего запах.
Тени силятся лампу дежурную взять в оборот.
Бормотанье бессвязное. Лёгкое шарканье тапок.
И в зрачках полумёртвых разлито луны серебро.
Здесь не так уж и много их, искренних умалишённых.
Контингент разнопланов: мозаика душ и судеб
похороненных заживо, в мире ином воскрешённых.
Тем и этим одни отходная молитва и хлеб.
Сумасбродный алхимик с незапатентованным средством –
эликсиром от смерти, записанным цифр языком,
обречён на аскезу молчания в пошлом соседстве
с не совсем безобидным болтливым пустым дураком.
Шорох тапок. Опять. Стон скрипящих несмазанных петель.
Коридор, населённый тенями ушедших жильцов.
Здесь философ - чудак идиота со стажем нелепей.
Но, на равных им проседь луны обеляет лицо.
Скоро соты палат превратит в растревоженный улей,
возводя в статус кары библейской простую мигрень,
раздавая направо/налево пинки, как пилюли,
своенравен, циничен, жесток «доктор Менгеле» - день.
А пока что – луна. До отказа натянуты нервы.
Ключ – на полке. И десять шагов до дверного замка.
Там, за ним, в коридоре больничном, гнездятся химеры
и серебряной пылью искрит «du Soleil» паука…
По оконному блоку стекает серебряный глянец:
жизнь в формате стекла с оторочкой из рам по краям.
Конфликтует со Временем каверзным Мартовский Заяц,
сумасшествием полным болея. Со сдвигом, как я…
Тихо шаркает тапками Бог, проходя коридором,
надевая застиранный белый больничный халат.
Дремлет мир полусном/полуявью бредовой и скоро
впустит в душу свою пациентов больничных палат.
|