В мире странном, туманном, тонком, светом сотканном, шитом тенью,
на пузатом боку бочонка ток малинового варенья
из ковша деревянной ложки... В комарином густом сопрано
потерявший тропинку Ёжик в молоке облаков тумана…
Порыжевший не в осень мятлик… Невидимок – цикад стаккато…
И в объятиях ветра зябнет, полумрака напившись, мята…
Филин байку ночную травит в небо, битое звёздным крапом,
и костра поедает пламя можжевеловых веток запах…
Аромат разнотравья сложен – вермут, выдержанный веками,
вшит фантазиями под кожу, снов сиреневыми стежками.
Тишина… Лишь порою птица трепыхнётся в ветвях спросонку.
Дым мешает ваниль с корицей на крылечке у Медвежонка…
Хворост сломанной хрустнет гренкой. Леший хвоею дышит рядом.
И ныряют в костёр поденки, словно грешники в глотку ада.
Самовар одинок, как ронин. Блик костра на латунной коже…
Одиноко в тумане бродит, скинув бремя поводьев, лошадь…
Заварю-ка тебе я чаю… С чабреца - «кензо» ароматом…
Этот мир – отраженье Рая, данного без вины виноватым.
Превратились в гербарий розы… Бьюсь, как ёрш, на крючке у чуда.
Ведь, считать – то со мною звёзды кто же, кроме тебя, будет? |
