Жаркое лето семьдесят второго. На дачу ехать никакого смысла - в лес и не сунуться, красные вертолеты отстреливают нарушителей. Финский залив - неостывающий бульон из обгорелых отдыхающих. Кошмар! И посреди кошмара - мой день рождения. Двадцатого июля мне исполнялось восемь лет. Друзей и гостей ни единого - все в пионерлагерях, деревнях, дачах, спортбазах. Праздника не будет. Мама сочувствует, утешает, у нее есть идея! Будет праздник, поэтический день рождения. Я строю скучное лицо, а мама улыбается, как хитрый заговорщик и берется за телефонную трубку. Весь вечер я слышу ее голос, приглушенный закрытой дверью.
Неопределенность закончилась длиннющим звонком в прихожей. Я распахнул дверь - передо мной стоял мужчина весьма небольшого роста. Кудрявый, седой, с улыбкой на все сто.
-- Добрый день! Я -- Вильям. Но не Шекспир. И даже лучше, чем Шекспир, - и он заразительно расхохотался, - а ты, я понимаю, герой праздника? Добрый шевалье, проводи поэта к дамам, поскольку шерше ля фам. И, с хода, принялся читать поэму о любви. Стих был веселый, но длинный и я не запомнил ни слова. Но отчего-то, я заволновался и сконфузился, и принялся деловито протирать посуду.
-- Так выпьем же за Вилины,глубокие извилины, -- гость споткнулся взглядом о полустакан вина, -- о, вот и спиритус вини!
-- Подводку делают под водку, а повезет - и под коньяк!
-- Виля, ну чего ты сразу про водку? И как это подводку и под коньяк? Не разберу я твоего каламбура, -- теперь сконфузилась мама, замешивая салат из помидоров с густой  желтоватой густой сметаной.
-- Римма, инженер ты мой мо стажем, подводка - скрытая прокладка электрокабеля, высоковольтного, по временам - весьма высоковольтного. И чтобы халтура производилась быстро и качественно, в отличии от штатной работы, процесс сопровождается водкой "Столичная", а коли начальству на даче ведут электролинию в сауну, то это уж точно -- под коньяк. -- Вильям Нахимович поставил пустую посудину на стол, -- Никак, гость косяком пошел, я открою...
Хлопнула дверь и окрепшим голосом поэт-электрик провозгласил:

Столкнулись в грязной колбе два микроба,
Ого, как тесен мир, сказали оба!

Среди гостей оказалось несколько коллег поэта по страничкам заводских многотиражек, а иногда и стенных газет. Но никто из собравшихся не смог победить талант невысокого и немолодого эквилибриста слов, рифм, разнозвучий и каких-то поэтических штуковин. В ударе, Вильям говорил стихами, ругался стихами, пел стихами, шутил стихами, очень даже понятными мне стихам.

Вчера, мы с дочкой были в цирке,
Питон был хиленький, весьма.
Но, все же, храбрый укротитель
Отвагой всех сводил с ума!
------------------------------

Да я теперь, любого змея, могу в
баранимй рог скрутить!!!
---------------------------

Я так обучен, так воспитан:
Ему не справиться со мной.
Ведь мой питон вполне упитан
И мне приходится женой!

Первый раз в жизни стихи были мне веселы и понятны. Кончилась школьно-программная скука, литературная барщина и оброк. А Вильям Нахимович решил обождать с веселухой. Восстав на табуретку, он освободил из груди, через сорванное горло и пересохшие губы:
Шерше ла фам, часть вторая. И там было обо всем: о том, как бьют не по паспорту, а по лицу, и как кровь негра течет под кожей белой, и как, презрев трусость, еврейский шевалье бросается в драку за честь своей дамы и, победив, поднимает бокал за красоту и любовь.... Прокричав заключительную фразу, Вильям-не-Шекспир с размаха хлопнул об пол хрустальный бокал. И замерла тишина, наполненная женскими всхлипами и тяжелым, рвущимся дыханием Шевалье де Поэзи. Он спустился, то шагнул ко мне, обнял и расцеловал. касаясь моего лица маленьким иседыми кудрями.
-- Поздравляю, месье, с днем явления на свет. Желаю вам стать несчастливым хорошим поэтом или слушателем и читателем всхех виршей на планете печальных потов и прекрасных женщин... Выбирайте сами!
-- А счастливым поэтом, можно? -- свела в шутку мама
-- Можно... Можно быть и неграмотным учителем в иешиве...  Понарошку, но умирать все равно придется по-настоящему, таки стоит ли терять время? Шерше ла фам мон шевалье!
Творческие тусовки, в то время, назывались вечерами самодеятельных авторов. Теперь они носят гордое имя семидесятников. Представительно и официально.
Вильям Нахимович Добровлянский незабываемый забытый поэт. К горькому сожалению, у меня не сохранилось ни одного полного текста. Фрагменты и четверостишия в наш частный с мамой лнксикон, представленного вашему вниманию. Только одно стихотворение я запомнил целиком и сразу.