... я не беру себе учеников,
я помню, что один из них Иуда.
Тот тоже, как и я, был из «богов»,
а умер на кресте, я не хочу поку́да.
Четыре раза «я», довольно им звучать;
в четыре слова отшипи́т наушничанье брата,
и подойдут имперские солдаты.
И на Голгофу крест тащить опять?
Распятие с привычкой не сродни́ть,
инко́гнито воскресший вопроша́ем
«не врёшь ли, батенька?». А раз сомненье ша́ет,
то веру в святость может затруднить.
Свою «божественность» сомненью не подвергну,
останусь неприби́тым до поры.
Посла́ние к вновь обращённым в веру
я предпочту в сырой песок зарыть.
Пусть стухнет, как яйцо, и завоняет:
и ада аромат несчастных отрезвит.
Я вас, ученики, не принимаю.
Не понимаю: Он-то почему молчит?
Зачем Ему сдалось людское стадо,
трепещущее плотью у Тельца?
А раз Он говорил: «Любого надо»,
то числю я Его за подлеца.
Он пару тысяч лет морочит это стадо,
и собирая деньги у людей,
не врал ли, говоря: «Мне золота не надо»,
и не дурил ли их моро́кой се́й?
Зачем владе́телю Вселенной поклоне́нье?
Зачем церкву́шек золочёный свет?
Зачем немы́слящему вера и сомненье?
Зачем невопроша́вшему ответ?
Созна́ния божестве́нные све́ты
пыта́ют плоть, но не найдут ответа
на «в чём, Господь, подобие – ответь?»
В возможности страдать и умереть?..
| 
и лучше пройти её здесь, на земле
пока есть ещё время для покаяния