После войны, во всех вокзалах,
На пыльных, переломанных скамьях.
Хмельных, безногих да безруких, много почивало.
Из них, кто смерть искал, дремали на путях.
На мой вопрос, что задал одному я:
«Небось, там жинка дома заждалась?»
Он мне с усмешкой, самокрутки сизый дым смакуя,
Ответил: «Вряд ли! Уж не та я нынче масть.
Мужик ей нужен! Да чтобы был кормильцем!
Чтоб в баньке мог потискать. А что я?!
Безногим стал вот, после встречи с фрицем!
Зачем мне бабе, портить жизнь зазря?
Даст бог, уж как ни будь то проживу.
Мне много ль надо?.. Хлебушка кусок!
В церквушке старой у иконок посижу.
Святой воды всегда нальют глоток…».
Со слов его: был ранен в сорок третьем.
Атаку танков отбивал наш взвод.
От ран бы помер, я под январским ветром,
Но тут, вмешался видимо Господь.
Был лазарет, где военврач уставший,
Вливая спирт мне в рот, кричал в пылу.
Двум санитаркам, за столом дремавшим:
«Девчонки! Просыпайтесь! Марлю и пилу!»
Очнувшись, горевал я очень долго.
Ну а покинув лазарет решил осесть,
В глуши сибирской. Там всего одна дорога.
Та, что ведёт на кладбище, сквозь лес…
С тяжёлым сердцем я с солдатом тем расстался.
Да и не видел его больше никогда.
Надеюсь, до Сибири он добрался.
Ведь как-то, он добрался, к нам, сюда.
|
