В глубине двора-колодца ненарядного
сырость с летом спят.
Стёкла окон - ровненькими грядками,
темнотой блестят.
Питерские окна - глубина и высь
каждого двора,
сомкнув веки, сны вплетают в летопись
со времён Петра.
Но одно штрейкбрехерским мерцанием
разжижает ночь,
мутным светом на экране здания
кляксою точь-в-точь.
Не внимая ночи казуистике,
не изюма фунт,
портит общей темноты статистику,
не иначе - бунт.
Свет несмелой восьмиваттной лампочки
бьёт через миткаль.
К баку покурить, надевши тапочки,
выползла печаль.
Но окна свет, дух крамолы зиждивший,
крутит счётчик зря;
свет зари, в колодец с неба спрыгнувший,
выпил бунтаря,
растворил в себе без разрешения,
мол, с овцы хоть клок...
И в окне с досадным возмущением
лопнуло стекло.
_ _ _
|
