Я по летнему Питеру, светловолосая, шла.
Знала точно-преточно : я самой красивой была!
Невзирая на спутниц, оглядывались мужики,
И ходили туда-сюда острые их кадыки.
Сарафан мой сиреневый просто трещал на груди.
- Эй, на Ауди, ты там чего, озорной, не гуди!
Шла "такая вся", туфельки – громко и смачно: "чок-чок".
Да, жара, да, нелепо; а я вот хочу каблучок!
Перед тем, как к Неве "несказанным виденьем" пошла,
Я смотрелась (смотрелась и точка!) во все зеркала.
На плече моём скрипка, от радости плакал смычок,
Ой, опять просигналил (да хватит уже!) дурачок...
Мимо Медного всадника с сумкой, а в ней мой секрет,-
Там билет, там билет, там билет, там – билет!
Зрел в зрачках моих мёд сумасшедших июньских ночей.
Я шагала и пела, я знала: теперь он – ничей!
На собор Исаакия сыпали снег тополя.
Я шагала и пела: ля-ля, ля-ля-ля, ля, ля-ля...
Каблучки мои в ритм отбивали загадочный такт,
А мужик, что на Ауди, всё мне сигналил, чудак...
Пара глаз – по пятам – засмотрелся на мой сарафан.
Мне-то что? Я с билетом, и это совсем не обман.
Я по белому городу (пух тополей, словно шёлк),
Шла "такая вся". Город прощаться со мною пришёл...
Дерзко волосы светлые ветер прибрежный трепал,
А мужик всё сигналил и ехал за мною – пропал!
Но… зачем я ему? Не сошёлся ж на мне белый свет.
И лежит в моей сумочке к милому (счастье!) билет!
|
