. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Так – я узнал в моей дремо̜́те страны родимойнищету, и в лоскутах её лохмотий души скрываю наготу. Тропу печальную, ночную
я до погоста протоптал,
И там, на кладбище ночуя,
подолгу песни распевал. И сам не понял, не измерил,
кому я песни посвятил,
в какого богастрастно верил… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Александр Блок. Русь)
про разное отношение
Жил Поэт — сорвиголова! Будто скальпелем резал рифмой, – рассыпа́лись жерди-слова словно шхуны на скалах рифов. Скальдом он трубил о любви, в большевизме искал отдушин, был он горд гражданством своим, но настала беда — не сдюжил… Воздух родины — это Честь. Сила родины — это Совесть! Если нет их сегодня здесь, значит кончена будет повесть. Значит стыдно смотреть в глаза нынче детям, затем и внукам. Но несноснее — на образа́, в чьих очах и укор, и му́ка! В поклонении ложь и спесь, — почитания нет поныне, не тревожит Благая весть, Бог и Свет не нужны гордыне. Нас учили ответ держать перед предков суровой мощью, – так и хлещет сия вожжа по хребтине, что стала тощей! Но возница горланит: Но-о-о! – погоняя и в хвост, и в гриву, а кобылка хрома давно… Как болезной ржану́ть проти́ву? Всё везёт – из последних сил! – и с мечтой об овсе и сене стойко терпит хлыста посыл, как борец, напрягая вены. Маяковский кричал про вас! Жизнь свою посвятил коняге. Но светильник его погас... а вокруг всё одно — овраги... А вокруг только стынь да мрак — отпевает поп на погосте, не продраться сквозь тьму никак, и трещат у коняги кости. Кто в зеркальных глазах без дна разглядит чёрный крест позора? Как и тысячи лет — одна! Снова подле глумится свора, – кувыркается прошлый век кверху задом, как на батуте: отношений хороших нет ни к судьбе лошадей, ни к людям…
Владимир Маяковский. Хвои Не надо.
Не просите.
Не будет ёлки.
Как же
в лес
отпу́стите папу?
К нему
из-за леса
ядер осколки
протянут,
чтоб взять его
хищную лапу. Нельзя.
Сегодня
горящие блёстки
не будут лежать
под ёлкой
в вате.
Там —
миллион смертоносных о́сок
ужалят,
а раненым ваты не хватит. Нет.
Не зажгут.
Свечей не будет.
В море
железные чудища лазят.
А с этих чудищ
злые люди
ждут:
не блеснёт ли у о́кон в глазе. Не говорите.
Глупые речь заводят:
чтоб дед пришёл,
чтоб игрушек ворох.
Деда нет.
Дед на заводе.
Завод?
Это тот, кто делает порох. Не будет музыки.
Ру́ченек
где взять ему?
Не сядет, играя.
Ваш брат
теперь,
безрукий мученик,
идёт, сияющий, в воротах рая. Не плачьте.
Зачем?
Не хмурьте ли́чек.
Не будет —
что же с того!
Скоро
все, в радостном кличе
голоса́ сплетая,
встретят новое Рождество. Ёлка будет.
Да какая —
не обхватишь ствол.
Навесят на ёлку сиянья разного.
Будет стоять сплошное Рождество.
Так что
даже —
надоест его праздновать. (1916 год) Жестокость не может быть спутницей доблести.(Мигель де Сервантес)
«… здесь всё время нужно доказывать, что ты сильнее, зверинее, что любая человечность здесь воспринимается как слабость, отступление, глупость, тупость, признание своего поражения, здесь даже с коляской ты никогда в жизни не перейдёшь улицу, даже на зебре, потому что тот, в машине, сильней, а ты слабее его, немощнее, беззащитнее, и тебя просто задавят, снесут, сметут, размажут по асфальту и тебя и твою коляску, потому что здесь идёт испокон веков пещерная, свирепая схватка за власть, то тайная, тихая, и тогда убивают потихоньку, из-за спины, вкрадчиво, то открытая, явная, и тогда в кровавое месиво затягиваются все, нигде тогда не спрятаться, не переждать, везде тебя достанет топор, булыжник, мандат, и вся страна только для этой схватки и живёт тысячу лет, и если кто забрался наверх, то для него те, кто внизу — никто, быдло, кал, лагерная пыль, и за то, чтобы остаться там у себя, в кресле, ещё хоть на день, хоть на минуту, они готовы, не моргнув глазом, перерезать глотку, сгноить, забить сапёрными лопатками полстраны, и всё это, разумеется, для нашего же блага... они могут натянуть любой колпак — рай на небесех, рай на земле, власть народа, власть урода, парламент, демократия, конституция, федерация, национализация, приватизация, индексация — они любую мысль, любое понятие, любую идею оскопят, выхолостят, вытряхнут содержимое, как из мешка, набьют камнями, чтобы потяжелее было, и снова начнут махаться, долбить друг дружку, всё норовя по голове, побольнее, и куда пойти? — в церковь? — так у них и церковь такая же, не Богу, но кесарю, сам не напишешь донос, так на тебя донесут, поют осанну тирану, освящают грех, и чуть только кто попытается им напомнить о Христе, чуть только захочет внести хоть крупинку человеческого, так его сразу топором по голове, как отца Меня... земли же согрешивши которей любо, казнить Бог смертью, ли гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казньми, аще ли покаявшеся будем, в нем же ны Бог велить жити, глаголеть бо пророком нам: «Обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, постом и плачем», — да аще сице створим, всех грех прощени будем: но мы на злое ъзращаемся, акы свинья в кале греховнемь присно каляющеся, и тако пребываем... а если у тебя хоть немного, хоть на донышке ещё осталось человеческого достоинства, если тебя ещё до сих пор не сломали, значит, ещё сломают, потому что ни шага ты со своим достоинством здесь не сделаешь, здесь даже просто бросить взгляд на улицу — уже унижение, ты должен стать таким, как они, чтобы чего-то добиться, выть, как они, кусаться, как они, ругаться, как они, пить, как они, здесь всё будто создано, чтобы развращать, тому дай, этому сунь, а не дашь и не сунешь, так останешься, мудак, с носом, сам виноват, кто не умеет давать, тот ничего не получает, кому нечего воровать, тот ничего не имеет, кто хочет просто честно жить и никому не мешать, тот и вздоха не сделает, и если ты, не приведи Господь, не такой, как они, если есть в тебе хоть крупица таланта, ума, желание что-то узнать, открыть, изобрести, написать, сотворить или просто сказать, что ты не хочешь быть среди этих урок, что ты не хочешь принадлежать ни к какой банде, ты сразу станешь у них шибко умным, тебя заплюют, затрут, обольют помоями... здесь ничего другого не будет, никогда не будет, тебе дадут жрать, набить пузо до отвала, но почувствовать себя человеком здесь не дадут никогда, жить здесь — это чувствовать себя униженным с утра до ночи, с рождения до смерти, и если не убежать сейчас, то убегать придётся детям, не убегут дети, так убегут внуки…» (Михаил Шишкин.Из книги«Взятие Измаила».1996-1998 год)
