Зубчатая стайка, сплясав, запечаталась в "ноль",
Внезапно возник и бесследно пропал силуэт,
Исчезла сдавившая грудь, нестерпимая боль,
Растаял во мраке последний густой фиолет...
Раздвинулись грани, рассеялась тьмы пелена,
И хлынул серебряный свет миллионами лун,
И в этом слепящем потоке явилась она,
И голос её был по-прежнему нежен и юн:
"Любимый, я знаю, как было тебе тяжело -
Ты принял безропотно столько проблем и забот!
И сотням помех вопреки, неудачам назло,
Мой стойкий солдатик, ты шёл неустанно вперёд.
Я видела всё, что содеялось после меня:
Как долог и труден был этот мучительный срок,
И то, как безмерную преданность мёртвой храня,
Живую впустить в своё сердце ты так и не смог.
Всё было... А ныне я здесь. Я пришла за тобой.
Я добрые вести с собою сюда принесла:
Мы вместе навек, мы уходим туда, где любовь,
Где больше не будет ни страха, ни боли, ни зла..."
"Родная моя! Сколько раз этот призрачный зов
Мне грезился в кратких моих полуснах, и, поверь,
От светлых заоблачных далей до самых низов -
Я всюду пойду за тобой... Но, прошу, не теперь.
Останутся груз неоконченных дел и долги,
И та, что в душе отзывается боли больней -
Дочурка... О ней ты просила меня: "Сбереги!"
Ведь если уйду я, что будет, что станется с ней?
Не дай проиграть мне мой главный, решающий бой,
Позволь не сойти, не свернуть с середины пути!
И я обещаю, родная, что будем с тобой
Мы вместе навек, навсегда! А сейчас отпусти".
В глухой тишине чередой нескончаемых лет
Минуты тревог и сомнений тягуче текли...
Но грани сомкнулись, сгустился вокруг фиолет,
И резвою стайкой зубчатой сменились "ноли".
Вернулась и боль, но уже далека и пуста.
В синхронном дрожании век приоткрылись глаза.
Застыла улыбка на синих, холодных устах,
Да выше - на бледной щеке догорала слеза...
|
