Как при́мет в жаре
погибающий путник
Коварный мираж
за оазис в пустыне,
Так может изгой
в пересушенных буднях
Исчадие ада принять за богиню.
И как появилась?
в тоске намечталась?
Опасно красива!
до боли…
до жути!
И,
выжатый временем,
горький скиталец,
Встречая седины,
стоит на распутье.
Любовь,
что Харибда,
изгнание – Сцилла…
А годы –
засохшие зёрна надежды,
Пока не польёт их
волшебная сила
В туманных словах
да красивых одеждах.
Есть выбор?
конечно!
беги и не слушай!
Запрись в одиночестве,
просто исчезни…
Да поздно..!
на палец,
как локоны,
душу…
Легко намотала и бросила в бездну.
И сразу к чертям бы!
проклятые чувства!
Ведь знал же…
предвидел!
при первой же встрече,
Не лезь в это пекло…
изжаришься вусмерть!
Такая пожрёт тебя…
расчеловечит.
Вчерашний безбожник
отныне – язычник…
Отринув премудрости всех философий,
Ей шепчет молитвы…
и ропщет,
и хнычет,
И славит в бессоннице литрами кофе.
И каждою ночью,
измотанный,
сжатый,
Стоически ждёт
и язычески верит,
Да через бутылку
встревоженным взглядом
Сверли́т,
не моргая,
безмолвные двери.
А мысли,
как бритвы…
и тело,
и разум
Постигнувший что-то
несбывшийся циник
Кромсает и режет
да богобоязно
Всё в капище идолу…
в жертву богине.
Пришла бы…
Заходит…
чужая!
до дрожи…
на шпильках,
хмельная…
с бессовестным шармом
Стоит,
чуть шатаясь,
как кобра…
в прихожей
И пахнет предательски дымом сигарным.
И мягко из платья…
из кожи змеиной!
Изрытая кем-то,
измятая ночью…
Так ангельски в длинных ресницах невинна…
Так дьявольски в полуулыбке порочна…
Пожизненный раб,
закоснелый невольник
Надеждой вспоён,
безысходностью выжат…
Кусает кулак от бессилья до крови…
Ууу…
Сссука проклятая!
Тварь!
Ненавижу!
В лицо ей
в истерике
маты,
угрозы..!
Но…
выдохшись,
слабый,
дрожа на коленях,
Прощенья в улыбке трясущейся просит
И молит простить за её же измены.
Богиня прощает…
без жеста…
без слова.
Вспорхнули и
сели густые ресницы…
Прощённому в дар – ледяные оковы.
Прощённый для скучной любви пригодится.
С поличным бери!
Для него – неподсудна…
В защитниках сам
до последнего вздоха….
Но…
словно пираньи,
сгрызают рассудок
Любовь,
отвращение,
ревность
и похоть.
Ад мыслей:
богиня!
да нет…
Она – дьявол..!
То тянет на дно,
то ввергает в истому,
Шипит в голове,
как змея,
как отрава,
Как рой всполошённых огнём насекомых!
Любовь,
как гнойник!
воспалённая рана…
Так рвётся в пульсации горло на части,
Что вскрыть бы с размаху!
но скован,
но стянут!
Цепями живучей надежды на счастье.
Всё к чёрту!
отречься!
восславить другую,
И в ней,
и в себе,
и в богах
разуверясь,
Но…
в мыслях себя,
и клеймя,
и бичуя,
Сжигает в кострах за преступную ересь.
Он,
стянутый болью,
преступник в гарро́те…
Свыкается с кражей поломанной воли
И,
корчась,
хребет вырывает из плоти,
Чтоб в дар ей,
богине,
навеки
с любовью.
Ей – кнут…
а ему – то блаженство,
то пытки:
То бьёт!
То притянет за шею вплотную,
Чтоб так…
снизойдя!
за свои же ошибки
Его милосердным простить поцелуем.
Чем мягче сегодня,
тем завтра несносней,
И любит не часто,
но жарко…
с надрывом!
Чтоб корчился в ломках
до будущей дозы,
В неделях несчастный,
в минутах счастливый.
Борец,
что,
не думая,
прыгал в стремнину,
И грызся!
до бешенства!
в уличных драках,
На пятом десятке,
встречая седины,
Как в детстве забытом,
научится плакать.
И тут же,
раздавленный…
нервноголосый,
Дыша ей в ладонь
и целуя запястье,
Он просит прощенья
за слабость и слёзы
И просится,
словно ребёнок,
в объятья.
Богиня прощает…
безмолвно,
не глядя,
В минутах спасая…
в неделях увеча…
Лежит,
извиваясь,
как кобра!
в кровати,
Решая,
с кем сжечь
опостылевший вечер.
Хоть плачь,
хоть кричи…
всевозможно препятствуй,
Да в цепи закуй!
Извернётся!
исчезнет…
Чтоб в жертву принять
от скучающей паствы
Вскипевшие в похоти лживые песни.
В бреду…
в лихорадке,
в остывшей кровати,
В капкан угодивший,
ревёт,
озверелый,
В пустые углы
рассылая проклятья…
Ууу!
Сссука!
Что делать…
Что делать?
Что делать?!
Святоши!
слюною,
как псы,
истекая,
В погоне за плотью:
облапить,
обнюхать!
Я,
истинный!
верный!
я…
всё понимая!
Причислил к святым воплощённую шлюху!
Характер и гордость?
Оставьте…
Не надо!
Я ради улыбки
и лёгкого слова
В угоду богине
готов без пощады
Себя перекраивать снова и снова.
С бутылкой в руке,
со священным поти́ром…
Чудовище,
монстр!
кривой,
долговязый,
Влачит,
набегая круги по квартире,
Обрубки своих бесполезных фантазий.
Все знают!
Все видят!
Все тыкают пальцем!
Смеются и смотрят,
в конвульсиях корчась.
И в зеркале грязном
какой-то мерзавец,
Всё смотрит в упор
и надрывно хохочет!
Не вынес…
в чужих потерялся изменах.
В ладошку
хи-хи-кает
хриплой картечью
И,
тенью сутулой взбираясь на стену,
Скребёт в потолке саблевидные плечи.
Постигнувший что-то…
вразнос одинокий….
Живой наблюдатель на собственной тризне,
Поверив однажды в случайного бога,
Разрушил фундамент построенной жизни.
И,
выдохшись,
слабый,
угрюмо и слепо,
Себя до предела
изранив,
измучив,
Он смотрит
и смотрит,
застынув,
на небо…
…Но заперто небо в свинцовые тучи.
А судьбы,
как громкие камни с обрыва,
Как щепки,
снесённые мощным потоком…
Всесильные боги взирают лениво
На смерти идущих на смерть ради бога.
Есть выход и в самом глухом лабиринте.
Плевать!
Не случится…
ни ада,
ни рая…
Уходит,
оставшись в размытом «простите…».
Богиня прощает… |
