Я больше не верю себе одному,
я больше не прозреваю, всё пресно,
к чему бы я губ не прижал.
жду ран для себя,
но кроет своих.
Их, тех, что любят мою жизнь.
бери меня, наматывай мои волокна,
на грубые холсты импрессиониста.
низкие молнии посуху,
сорили ли мы молитвами попусту.
пусть утро судного дня,
опустоши после умыслов огня,
оставит мои рёбра угольными,
а душу мою прочитанную грехами,
оставили судить мне долго,
до последнего уныния,
и что ныне я, глаза и губы,
на полотнах, размазав в одну
сплошную полосу горизонта,
суй глубже волчью пасть,
в мои глубины,
там сор руин, там сель скользка,
уронив ногу туда, полетит и голова,
комом, свистов мимо рощ звёзд,
заблудиться там можно, легко и просто,
забыв вовремя опустошить ножны.
Я суд, что лечит недуг,
Я зло, что пачкает в сумрак
ленты дорог,
Я криз, что пикой лёг на лень душ,
Ваших молитв уже мало,
Умаслить первого, вашим слезам цена грош,
Шут крошит город за городом,
Что ж вы испили вдоволь милосердия
И я совсем не горжусь что этот век,
Выпал на мой бег. |