Маньчжурская принцесса
Инок59
по мотивам А.Хэйдока.
Часть 1.
«…память об исчезнувшем подчас бывает не долговечнее тени бегущего по небу облачка: промелькнуло темное пятно – и нет его...» А. Хэйдок.
Я устал от расспросов молчанье храня,
Но подходит всему срок известно.
Тайна жизни чужая изводит меня,
Словно в клетке ей душно и тесно.
Мой давнишний товарищ художник Багров,
Несомненно талантлив от Бога.
И полотна его говорят лучше слов,
В них царят пламень, страсть и тревога.
В них ущелий седых, гнетёт тайна веков,
Буйство красок внушает опаску,
Полон страсти в картине любовный альков,
А реальность похожа на сказку.
Там неистовство духа и трепет души,
Там безумная жажда познания.
И когда тет- а- тет ты с картиной в тиши,
Понимаешь весь смысл мироздания.
Я давно бы поведал историю ту,
Только честью и клятвою связан.
Разгласить же больного сознанья мечту,
Был с его разрешенья обязан.
***
Мне сегодня сдавило предчувствием грудь,
Я ходил сам не свой в ожидании.
И уже хотел сам вдруг отправиться в путь,
Поднесла мне судьба испытание.
Мне даосский монах весть о смерти принёс,
Он, вручив мне пакет удалился.
Я в отчаяньи вскрыл и не сдерживал слёз,
А потом, вспоминая забылся.
***
Красота местных гор, пелена облаков,
С моих слов его сразу пленила.
Он примчался внезапно, он всегда был таков,
Его страсть к переменам манила.
Отобедав, мы в горы помчались верхом,
Добираясь к намеченной цели.
Там в ущелье, зажатый вершинами холм,
У подножья надгробье и ели.
Лишь один он блистал среди серых высот,
С тихой грустью покой охраняя.
Среди моря цветов, этот странный погост,
Словно створки меж адом и раем.
Красота,- он промолвил, и спрыгнул с коня,
Вмиг поставив мольберт, отрешился.
Через пару минут, он забыл про меня,
Я ж присев в стороне отключился.
Словно кто- то навеял мне сон среди дня,
Липкой ватой сковав мои длани.
Вдруг очнулся с трудом, и рассудок храня,
Разглядеть его тщился в тумане.
Я к ограде пошёл, а затем побежал,
Наважденье иль чёрная месса?
У мольберта приятель мой навзничь лежал,
А с картины смотрела принцесса.
Как живая, стоящая между аллей,
В одеянии древних династий.
Я стал в чувство его приводить поскорей,
А рассудком предвидел несчастье.
Где она? Прошептал он в рассудок придя,
Я смотрел на него в изумлении.
А потом рассказал что уснул среди дня,
Он же начал рассказ свой в волнении.
Только ты отошёл, как явилась она,
И стояла меж елями явно.
Я писал исступлённо с натуры, она
Дождалась, подошла ко мне плавно…
-Ты наверно от солнца упал в забытьи,
Я ему с укоризной ответил.
Приводи же в сознание чувства свои,
Он осёкся, но я не заметил.
Всю дорогу обратно, он «скулил» что устал,
Что «разбитым» себя ощущает.
По прибытии сразу же вещи собрал,
Объявив, что тотчас уезжает.
Мы простились тепло, но смущал факт один,
На расспросы мои о портрете.
Он в смущении взор от меня отводил,
И умчался, холст пряча в карете.
***
А меня закружило,- плен суетных дел
Целый месяц держал в напряжении.
И в одной из поездок я вдруг заболел,
С лихорадкой свалился в забвении.
Но как только в сознании забрезжил рассвет,
На природу я выбрался к свету.
Гор манила прохлада, и ветра привет
Доносил мне дыхание лета.
На вершине холма, среди горных дубрав,
Позолотой кумирня блистала.
Её статуи древние, вечность поправ
Наблюдали за мной с пьедестала.
В сумрак свода я молча прошёл меж рядов,
Суету позабыв у порога.
Словно в душу глядели мне лики Богов,
И неясная мнилась тревога.
Вдруг пред взором предстал измождённый монах,
Я Багрова узнал в нём внезапно.
Его вид выражал изумленье и страх,
А затем прошептал он чуть внятно…
Наконец то,- я рад, хорошо что ты здесь,
Облегчу я признанием душу.
Тайна сводит с ума, я извёлся уж весь,
Ты меня не суди, а послушай.
В лучах солнца открывшись седые хребты,
Словно ящеры выгнули спины.
Кэнтей Алина отроги будили мечты,
Как искусное па балерины.
Помолчав, он собрался и начал рассказ,
О портрете маньчжурской принцессы.
Что писал на заброшенном кладбище в час,
Когда мне вдруг привиделись бесы.
Маньчжурская принцесса. продолжение
Инок59
Инок59
Часть 2.
Увлечённый работой, стал глух я и нем,
А она появилась меж елей.
Я не думал откуда, мне хватало проблем,
С увлеченьем писал акварель я.
Я был рад, что центральной фигурой холста
Она стала, спешил я с портретом.
-Лишь бы ты не ушла,- про себя бормотал,
И работал быстрее при этом.
И под красками облик её оживал,
Вот почти уж картина готова.
Мне в рассудок глядел глаз раскосых овал,
Губы вымолвить силились слово.
Вдруг я выронил кисть, тёр ладонью виски,
Терзал память с прилежным старанием.
В муке сердце зашлось от неясной тоски,
И безумье входило в сознание.
Скорбный взгляд укоризненно в сердце запал,
Чьё- то имя припомнить неволил.
В исступлении я от тоски закричал,
От бессилья, страданья и боли.
И тогда словно вихрь прошумел в голове,
Мне реальность другая открылась.
Несёт конь вороной, я скачу во главе,
А в руках что то яростно билось.
Упоение в скачке и сил торжество,
Мой отряд уходил от погони.
Был удачен налёт и моё естество
От восторга ликует и стонет.
И в руках я сжимаю её на коне,
А она, отбиваясь, ярится.
Я целую, смеясь, я доволен вполне,
Дева плачет, не хочет смириться…
***
…Возбужденье слегка утомило его,
Он закашлялся, остановился.
Наважденье развеяв, покачал головой,
Но продолжив, опять вдруг забылся.
***
-Я в реальности той звался Яшка Багор,
Атаман был в разбойничьей шайке.
Бесшабашный повеса, забияка и вор,
В гуще каждой бывал перепалки.
…Две недели на север с добычей мы шли,
Уходя от внезапной погони.
Лагерь был на вершине « Собачей главы»,
Нас несли утомлённые кони.
Что принцессой была, я узнал лишь потом,
На привалах же, ласки срывая,
Погружался в нирвану и не думал о том,
Как меня она воспринимает.
Даже как- то нашёл под одеждой кинжал,
Но смеясь, положил в изголовье.
Даже мускул в лице ни один не дрожал,
Разве это зовётся любовью?
Так летел день за днём, но беда нас нашла,
Обступили враги, обложили.
Нас беспечность ,как водится, вдруг подвела,
Мы дозоры поставить забыли.
Спал ещё я, когда прибежал с криком друг,
- Атаман, поднимайся, расплата!
И в глазах её радость мимолётную вдруг,
Я узрел, сатанея, ребята.
В душу холод проник, словно кто-то в груди
По живому рвал сердце на части.
Про себя я подумал:- Ужо погоди,-
И пошёл разбираться с напастью.
Я окрест по вершине метался, как зверь,
Понимая, что нас окружили.
-Провозжалися с бабами, черти, теперь
Лишь одна нам дорога- к могиле!!!
Но ответили мне: - Не шуми, атаман,
-Ты же первый о бабу споткнулся.
Позабыл про порядок, бесшабашен и пьян,-
Слушал я и рассудок вернулся.
Закричал я:- Давайте засеки рубить!
И станичники зашевелились.
Из камней и деревьев стали бруствер ложить,
И в работе все страхи забылись.
Я на камень вскочил, что есть сил проорал:
-Эй, кандальники, любо ли жили?
Вдоволь грабили, пили, вас запомнил Урал?
Хорошо ли с бабьём покутили?
-Ох, и любо гуляли с тобой атаман!-
Отвечали разбойнички хором.
Было бито и граблено, выпит стакан,
И хватало девиц с перебором.
-Ну так, братцы - станичники, честь пора знать,
С колокольни долой - отзвонили.
Без попов нас сегодня пришли отпевать,
Отчего же тогда загрустили?
Не жалейте Вы порох для наших гостей,
Умирать, так с весёлым оскалом.
Зададим напоследок маньчжурам чертей,
Не поверю, что удаль пропала.
Головой закивали разбойники в раз,
-Атаман наш -орёл, - закричали.
Бесшабашно пустились у бруствера в пляс,
И при этом ещё заспевали.
Я смотрел, как ватага кружит пред концом,
Подхватив залихватскую песню.
Не страшило нас злобное смерти лицо,
Знать, полечь нам судьба в этом месте.
Но веселью конец, я вскричал: - По местам!!!
И кровавая началась сеча.
И вот тут я внезапно её увидал,
В стороне от меня недалече.
Я особенно остро почувствовал боль:
- Скоро будешь свободна, как ветер.
Я сказал, ощущая её нелюбовь,
Но стояла она, не ответив.
Всё кипело кругом, словно в бурю прибой,
И со стоном волна откатилась.
Но их было не счесть, и продолжился бой,
Цепь вторая о бруствер разбилась.
Вот всё чаще взметались над ним топоры,
Блеск ярил окровавленной стали.
Занемела рука от «потешной» игры,
Заряжать самопалы устали.
Но конец был быстрее, чем я ожидал,
И маньчжуры засеку прорвали.
Как в тумане я бился, нож в спину поймал,
И упал, ноги не удержали.
Вдруг, прорвав эту стену, с платочком в руке,
Моя женщина сверху упала.
И заплакав, кричала на чужом языке,
Я угас, прохрипев:- Опоздала…
***
Он прервал свой рассказ, и сидел неживой,
Грудь вздымалась, он в кашле забился.
Словно вновь пережил потрясенье и боль,
На мгновенье сознанья лишился.
***
В этот миг подарив мне любовь навсегда,
Она сердце моё покорила,
И закрыла собой, я не умер тогда,
Хоть пленён был, но плен- не могила.
А потом подкупила охрану тюрьмы,
Лошадей приготовив с оружьем.
От погони на север ночами шли мы,
И она назвала меня мужем.
Я в горах с нею прожил двенадцать годков,
Там охотился, этим и жили.
Голодали и мёрзли под стоны волков,
Но тянулись друг к другу, ЛЮБИЛИ.
И ЛЮБОВЬ согревала нам в стужу сердца,
Не мечтали о большем мы счастье,
Чтоб прожить рука об руку с ней до конца...
И однажды случилось несчастье.
***
По тайге мы брели, голод душу сковал,
Отклонились слегка друг от друга.
И в оскале смертельном медведь ей предстал,
Омрачая путь звёздного круга.
Снёс ей кожу с лица первый страшный удар,
И ослепнув, она закричала:-
Муж мой милый! - Любовь не желала конца.
Она шею мою отыскала.
И рукой обхватив дорогую свою,
Я сражался с напастью, зверея.
А ЛЮБОВЬ придавала мне силы в бою,
Отдал жизнь за неё, не жалея.
Превратившись в единый кровавый комок,
Покатились к холма мы подножью.
С треском хрустнула грудь, и шепнуть я лишь смог:
-Верь, ЛЮБОВЬ потерять невозможно.
Её сжал я ладонь и угас в тот же час,
И нас смертью ЛЮБОВЬ обвенчала.
Но я знаю, что свет наших чувств не угас,
Раз она меня здесь отыскала…
***
Я смотрел на портрет, слёзы лились из глаз,
Как судьбина бывает жестока!
Лишь ЛЮБОВЬ нас от рока спасает подчас,
А бывает, казнит раньше срока. |
