Казалось бы, всё сказанное – шутка - прибаутка,
испариной растает на стекле.
Но, нет в весенней суете меня вторые сутки
на снова воскресающей земле.
Всё по сценарию весны, ожившие берёзы
готовы были гнать по венам сок…
Лишь ангел мой грустит в тиши, ни пьяный, ни тверёзый,
безмолвен, безработен, одинок.
Мой ангел, он со мной един, моя вторая кожа,
живёт с моим сердцебиеньем в такт.
Теперь он получил расчёт и ничего не должен,
а подопечный разорвал контракт.
От чувств, казалось был привит, как присно, так и ныне,
но, не пойму, как вышло, хоть убей:
запутался в сетях любви, попался на мякине,
хоть стреляный матёрый воробей.
Вставлял в колёса палки бес, злокозненная рожа,
«Ты столько пережил: не доверяй…»
Но, слово взял который был моей второю кожей,
мол, мученикам уготован рай.
А я доверился, балбес, не вняв судьбы науке,
перезагрузку чувства запросив.
Взял бесприданницу любовь, опять же, на поруки,
черкнув в расписке подписи курсив.
Тут завертелась канитель, достойная искусства,
роман, переходящий в детектив.
А ангел с бесом вёл дуэль, будь им обоим пусто,
поставив на любовь один к пяти.
Его взяла и плюнул бес, познав в борьбе фиаско,
с досады плюнув «Ну вас, дураки…»
В груди не сердце, а протез – любовь сорвала маску,
втоптав в броню асфальта васильки.
Все сыты и довольны, даже псам раздали миски,
наполнив постным супом до краёв.
Мой ангел воздержался вновь, а я глотаю виски:
«Пернатый! За здоровье… за твоё…»
Жизнь сбита в файлы - не пустить стихи на самокрутки.
В вагоне смыто «сердце» на стекле…
Храни её, Господь, пусть нет меня вторые сутки
на к жизни воскресающей земле…
|