Болотной тиной остывший кофе ласкает гортань.
Долгожданная тишина скальпелем на оба виска давит.
Сижу на пустой кухне с наспех лелеемым “я”,
Неподходящий по цвету пластырь с пятки сдирая.
От напитка для бодрости оставляется влажная почва,
Ноготь промахивается мимо склеившей ленты.
Подобранный план изнурительного перемещения
Проигрывает перспективе ночевать, скопившись на табуретке.
Безымянный палец левой руки идентифицировал скол
На чашке, приобретенной фантомом в ларьке привокзальном.
У подобных громоздких, безликих предметов свой флер,
Подобный у календаря с выжженной сигаретным окурком датой,
А также у настольной клеенки с полосками от ножа,
Которым нарезать толстые куски хлеба мне не пришлось,
У чайника получившего вмятину так, за глаза,
У пепельницы, созданной из жестянки от грейпфрутовых леденцов.
На всех этих предметах, подразумеваю их намного больше,
Остался отпечаток пальцев несуществующего для меня человека.
Этот изысканно нищенский раритет принадлежит фантому.
Если на чистоту, опасаюсь, что он явится и заберет свои вещи.
Тогда ведь придется извлечь все, на что он имеет право,
Неисчислимое все, к которому он пальцы свои приставил.
Если предположить, что я смогу сковырнуть обстановку,
Скатать в довольно длинный рулон и отправить почтой,
Как поступить с тем, что внутри, что потрошению не подлежит,
С трубовидными мышцами и не эстетическим сердцем?
Глаза натыкать на загнутые нержавейки зубцы
И угощать его на заточенной флером безысходности вилке?
Вздремну, прислонившись затылочной долей к стене.
В постели сейчас, вчера, завтра и через жизнь будет спать он.
Вместе с пластырем отрываю увлажненную кожицу на ноге,
Кровь скапливается большим пузырем и капает прямо на пол.
|