. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …Мы – одни, и мы – запрещены,
смазанные кровьюивиною,
все мы вышли — из одной войны,
и уйдем споследнею войною. (Александр Кабанов. Я люблю — подальше от греха…)
каждому своё
У каждого в судьбе СВОЯ война: у прадедов, дедо́в, отцов, сынов… И накрывает внуков, как волна, слепая злоба — вовсе не любовь! Национальность — это просто кровь. В любой из наций сыщется урод, – довольно отщепенцев, подлецов… При чём тут весь оставшийся народ?! Но нет... опять под знаменем ведёт на битву с целой нацией полки дежурный оголтелый кукловод и смыслу, и рассудку вопреки. Имеющий сознание — беги! Иначе проклят будешь на века, – не замолить кровавые грешки, не вырваться из смерти тупика. Не торопись прикончить «чужака», ведь у него есть дом, друзья, семья… Не делай безвозвратного прыжка туда, где нет ни «ты», ни «он», ни «я»! Там только Вечность, Карма и Судья решает, ЧТО́ отмерится душе, – нет Времени за гранью бытия и на раскаяние НЕТ — вообще!
* * * Мне такая сила была дана,
мне была дана вот такая сила:
окосели черти от ладана,
от призыва смерть закосила.
Я смотрел на звёзды через токай:
полночь, время тяни-толкая,
расползаясь по швам, затрещал трамвай,
потому что – сила во мне – такая.
Это сила такая – молчать и плыть,
соразмерный, как моби дик в мобиле,
ритм ломая, под старость – умерив прыть,
запрещая всем – чтоб меня любили. Средь косынок белых – один косын,
почерневший от слёз, будто пушкин-сын,
я своей мочой смываю чужое дерьмо,
я теперь – у циклопа в глазу – бельмо.
Мать и мачеха, муженко и гелетей:
революция пожирает своих детей,
революция оправдывает режим
и присматривается к чужим. (Александр Кабанов)
