. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …Слова любви текут, как реки, в них — океана глубина. В них — дрожь виолончельной деки и бархатная тишина. Слова те — всепроникновенны, и исцеляют, и вершат не злато, ибо все бесценны Они. И истинно богат, кто даром Слов тех овладеет… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Терентий Травник. Слова Любви)
Виолончель
Небесной балериной на пуантах пристроившись на летнюю качель, играла во дворе Виолончель — сама… и без усилий музыканта… Звук растворялся в нежности анданте, ей эхом вторил каждый позвонок, как ласточка парил вокруг смычок. И слёзы, что прозрачней бриллианта, в глазах седого дембеля-сержанта сгущались и щипали кожу век, — да, он ещё остался «человек» … Он вспоминал, как в звании курсанта мечтал о героическом десанте и как искал для подвига предлог, – и вот остался без обеих ног и с фото в гэдээровском серванте. И мнится: Виолончель — мадмуазель, которую так хочется обнять! Но как Голгофа — кресло да кровать, – как Херсонес, он рушится в постель. В стекло окна с жужжаньем бьётся шмель, глуша нещадно музыки поток, и он, перевернувшись через бок, хватает в руку старую гантель... Осколки, как смертельная шрапнель, напомнили орудия стрельбу, – и — в клочья мир! И тихо... как в гробу. А впереди — светящийся тоннель... Ах, сколько длится эта карусель! О, сердце, сердце! Слушай, не молчи... Вон с неба, глянь, прицельно бьют лучи! ...Играла во дворе Виолончель...
Дмитрий Сухарев. Менуэт Ах, менуэт, менуэт, менуэт, к небу взлетающий, будто качели! Ах, эта партия виолончели! Годы минуют, а музыка — нет. Мамка доходит в тифозном бреду, папка в болоте сидит с миномётом, я, менуэт раздраконив по нотам, с виолончелью из школы иду. Гордо гремят со столба имена, золотом полнится ратная чаша, встану как вкопанный: бабушка наша! Бабушка наша — при чём тут она?
Чем же ты, бабушка, как Ферапонт, обогатила наш Фонд обороны? Что за червонцы, дублоны и кроны ты отдала, чтобы выстоял фронт? Бабушка скалкою давит шалу, дует в шалу, шелуху выдувая, тут её линия передовая — внуков кормить в горемычном тылу. Бабушка, пальцы в шале не таи, имя твоё прогремело по свету! Нет перстенька обручального, нету, — знаю я, бабушка, тайны твои!..
… Что за война с тыловой стороны, с той стороны, где не рыщет каратель? Всё же — скажу про народный характер и про народный характер войны. В том и характер, что дули в шалу или под пулями падали в поле, только бы в школе порхали триоли, как на беспечном придворном балу! Ах, этот бал, эта быль, эта боль, эти занятья по классу оркестра, нежные скрипки, прозрачный маэстро, Музыка цепкая, как канифоль. Ах, этот Моцарт, летящий вдали, эта тоска по его менуэту! Бабушки нету, и золота нету, нового золота не завели. (1974 год)
