Я достаю забытый, старый том,
Забытые стихи достану с полки.
И в зеркалах видны твои иголки,
О, порча невозможная. С трудом
Смотрю и вижу — вот они, осколки
Зеркал разбитых, вот они — иголки
По косякам, и вот он — результат,
Когда уже пятнадцать негритят
У моря Чермного умершие лежат.
Устала я ложиться и вставать,
Лежать в болезни от ночной стихии,
И Богородице читать стихиры,
И снова хором где-то подпевать.
Вот умер человек, и нет его.
Фонарь, аптека, булочная, прачка.
Кому-то, видно, это неудачка,
Кому-то — вход Сальери, торжество.
Устала ждать, ложиться и болеть.
В больнице же — статистика по трупам,
И зрячим окулистам видно в лупу,
Что нам, очкарикам, не скоро умереть.
Измерят долголетие крючком,
К последнему столбу Пегасов гонят.
И снова человек кричит: — Покойник!
И снова заедаешь посошком.
В траве, в Луне, что светит все не так,
В приглушенной тиши замочных скважин,
Кто, как царица, пышен и разряжен?
Покойница. На левый глаз пятак
И вот второй — на правый уж ложится,
И Гоголь вечно пишет небылицы,
И Мятлев — тоже выпить не дурак.
И вновь из погребальной колесницы
Чермного рукава взлетает флаг.
И еду, еду я из-за границы
В Россию, где мерещится кулак
И семечки, и ласточку моряк
Не видит из-за флага. Напомажен
Бриолем волос черный. И заряжен
Дуэльный пистолет. И дело — смак.
12 июля 2009 года
|