А заря — не в небе, в сердце, в том кто тронут дремотой,
И Кощей, как дым, растаял над застуженной землёй.
Только в пепле на кострище задымился уголёк —
Будто память о прошедшем, будто аленький цветок.
Домовые, зашатались, и к порогу поплелись,
Где-то шапки потеряли, где-то лапти расплелись.
— Эх, не в срок прошли поминки! — буркнул старый Лесовик,
— И Кощею на том свете не залить уж за кадык!
А в избе, где пляски стихли, вдруг заухало в полу —
Что-то древнее проснулось, что-то вылезло к утру.
Земля застонала тихо, словно старые леса,
И в щелях между досками зашептали голоса:
«Кто звал упыря с погоста? Кто нарушил ход веков?
Тот, кто водку пьёт с покойным, тот не выйдет из оков!»
Ветер в трубах рвётся снова, будто хочет что сказать,
А Кащеев хохот хриплый начал всем надоедать.
Он не мёртв — лежит забытый, он не сгинул, не пропал,
Он в сердцах, у тех кто чёрту душу до конца продал.
Так и ходит по избушкам, по границе вдоль теней,
Подберётся к сердцу мерзко, скажет ну ка, водку пей.
Где скелет гремит костями, где старуха жжёт свечу —
Там Кащей шепнёт: «Не бойся, я сверну твою башку!»
Но заря уже багряна, птицы реют в небесах,
Мавка, рукавом махнула, растворяясь в облаках.
Леший карты собрал в кучу, буркнул: «В следующий раз...» —
И ушёл в лесную глушь, где не светит белый глаз.
Домовые, позевнувши, в норки спрятались свои,
Где тепло, где тихо очень, да — подальше от судьбы.
Только в пепле у кострища всё ещё живёт огонь —
Тот, что может вспыхнуть снова…
Если вспомнить смертный звон. |
С детства люблю эту былинную нечисть. Маленький злодей, всегда был на стороне тёмных сил.