Город, грохотом гложет подошвы и слух,
Трамваев скрежет, сбивших такт,
Где каждый выдох – сплющенный испуг,
А воздух – липкий, серый враг.
Толпа – поток, не видящий лица,
Волной несет, толкает в спину.
— "Купи хлеба!" — "Платформа, пятница!"
— "Опоздал..." — Голос глохнет в глубину.
И мысли – птицы с подстреленным крылом,
Взметнуться хотят – и падают пластом.
II. Исповедь в Толпе
О, этот гул! Он в черепе гудит,
Как пчел разъяренный улей.
Он душу, что в бетонный капюшон зашит,
Терзает болью постылой.
— "Ты слышал? Шум... Он сводит с ума!"
— "Какой там шум? Обычный день..."
— "Нет! Слышишь гул? Он гложет дома,
И превращает жизнь в тень!"
— "Ты болен, друг. Иди домой, усни..."
А гул – как стон протяжный, как они...
III. Монолог под Маской Шума
Я шепчу стихи – их топчет сапог толпы,
Я кричу – крик глохнет в грохоте дня.
Эти лица – маски, холодны и грубы,
Их душа – замкнутая броня.
Ветер воет в подворотнях, как блудный демон,
Но не страшен он – страшней людской поток,
Что катится, глухой и безымянный,
Забив уши, зажмурив глаз восток.
Где осенний шелест листьев, трепетанье?
Заглушен бетоном, грязью и дыханьем!
IV. Разрыв (Диалог с Тишиной)
— "Остановите! Дайте слух вернуть!"
— "Кричи громче! Не слышно, говори!"
— "Я падаю... сквозь шум... сквозь грохот... в путь..."
— "Эй, прохожий, не лежи! Вставай! Смотри!"
И в миг паденья – вдруг! – провал, прорыв:
На миг весь грохот – в колокол слился,
И в сердце крик, что лопнул в тишине, возник,
Как колокольчик, в детстве разбился.
Тишь... на мгновенье... Звон в ушах – обман?
Или душа пробила каменный туман?
V. Послесловие (Исход)
И снова гул. Всесильный, как закон.
Но в ушах еще звенит тот хрупкий звон.
Я встал. Поток несет. Куда? Не знаю.
Но знаю: мысль, что вырвалась, рыча,
Как зверь загнанный, в клетке затихая,
Уже не та. Уже не горяча.
Она – как призрак меж чужих имен.
— "Живешь? — "Живу..." — "И шум?" — "Он вечен... Он..."
Ищу в кармане рифму – "Свободен"...
Но городской гул – мастер заглушенья слов.
Ищи меня в тиши. Я – там, где нет шагов.
|