Я отставал, а ты шла впереди.
Я кричал «подожди», но никакого действия не возымело.
И вдруг понял ум, что любовь - не мое, а других.
Но еще в надежде продолжало идти к тебе глупое тело.
Я орал на себя, избивал, одергивал.
Только вот толку не было никакого.
Я же типа хороший. Я ж типа гордый,
В своей бестолковой извивающейся моноброви
Шарфа. И чем больше его ношу,
Тем все чаще возникает желание на нем повеситься.
И когда-нибудь, клянусь, к трубе турника его привяжу,
И в петлю как в бой - вперед и с песней.
Скажут знакомые: «ой дурак, дескать,
Взял и повесился от любви».
Пусть дурак. Но оскорблять и порочить мою невесту,
Я не дам никому. Я приду к ним
Из Ада. И как Бог Смерти сведу с ума.
Чтобы стали ваши лица чернее черного.
Мне и так висеть на этой трубе до утра,
Пока не найдет человеко-кулон ранний дворник.
Ночь. Темно. Надоест тут висеть еще.
И тебе позвоню напоследок, хоть попрощаться.
Дождь намочит меня, с плеч по струе стечет,
Вот и все. И чего ради всю жизнь я старался?
Вон они, старания. На трубе повисли мешком.
Отлюбил человек, отмучился наконец-то.
Слез и улетучился куда-то пешком.
Может круг выбирать в Аду, где ему и место?
А ведь он известен и так - круг седьмой, второй пояс.
Там найдете его, если не зассыте спуститься.
Ищите куст с раздвоенным лицом - он подаст голос.
(Да простят его в мире, ничтожного самоубийцу).
|