Земля дрожала, вздрогнув под ногой,
И взрыв глушил предсмертный крик и стон.
А страх, как змей, холодный и тугой,
Вонзился в плоть, и душу взял в полон.
Он видел, как в кровавой кутерьме
Друзья его ложились на траву.
И мысль одна стучала в голове,
Как молот в наковальню: "Я живу...
Я должен жить! Бежать! Не умирать!"
Он не герой. Он – трус, познавший дрожь.
И он бежал, не смея выбирать,
Вонзая в совесть страха острый нож.
Бежал, хрипя, глотая пыль и прах,
Споткнулся, встал, и снова наугад.
В ушах звенел набатом жуткий страх,
А впереди – чужой спины квадрат.
Такой же страх гнал парня впереди,
Такой же ужас их обоих бил.
И сердце, птицей пойманной в груди,
Металось из своих последних сил!
Шаг – как мольба, как крик беззвучный: "Нет!"
Но смерть вокруг глуха, слепа и зла!
И равнодушный, огненный рассвет
Лучами света озарил тела!
...Очнулся в чаще. Тишина и мгла.
Один. И дрожь колотит, не щадя.
Душа от холода промерзла и стекла,
Как будто под потоками дождя.
Он обхватил себя, пытаясь сжать
Остатки сил, но стыд сжигал нутро.
Он предал всех, кого был должен ждать,
Разрушил веру в братство и добро!
Как жить теперь? Как этот груз нести?
Смотреть в глаза оставшимся живым?
И нет назад ни шага, ни пути,
И мир отныне кажется чужим.
Он сел, прижавшись к дереву спиной,
И плакал горько, плечи опустив.
Ребенок, что потерян сам собой,
Свою же душу в страхе погубив.
И лес внимал, безмолвен и суров,
Той исповеди, что текла из глаз,
И прятал в кронах тихий плач без слов
Предателя и труса в этот раз.
|