Последняя ночь, как у горла клинок,
Холодная, острая, злая.
Поручик у лампы угрюм, одинок,
В бокале тоску заглушая.
Прошёл настороженный, взвинченный день,
Подкралась и ночь воровато,
На впалые щеки нахлынула тень,
На лоб, что морщинами смятый.
А молод совсем... Но в усталых глазах –
Ни юности, ни упованья.
Лишь карта боёв на дрожащих руках,
Как смертное предначертанье.
И галочки – метки грядущей беды,
Где завтра земля захлебнется
В крови офицерской, в солдатской крови,
Что алым потоком прольется.
Чужая?... Своя?... Разве в этом вся суть,
Когда смерть расправила крылья?
Он крестик потертый повесил на грудь,
Чтоб справиться с этим бессильем.
Тот крестик, что мать подарила давно,
Поблекший от гари и пота.
Любовь, вера, нежность – все смыто войной,
Осталась надежда на что-то.
И Бог отвернулся от этой земли,
От стонов, от плача, от боя.
И в этом аду лишь они, и одни,
Укрытые вечною тьмою.
За окнами ветер, как раненый волк,
Скулил, пробирая до дрожи.
В бокале тоска, и взведённый курок,
Висок уже не растревожит.
И мысль одна не пускает ко сну,
И тянет к бутылке по новой -
Не дать бы в бою показать слабину,
Не выдать ни делом, ни словом!
Не стать бы предателем веры слепой
Тех юных, безусых солдат.
Не пасть, не пропасть, их ведя за собой
В тот утренний выжженный ад!
Чтоб жертвы их не были тенью пустой,
Ведь всё оставляет свой след...
Ночь таяла тусклой свечой над землёй,
И близился красный рассвет...
|